в поисках возможностей для инвестиций. Дешевое зерно и мясо хлынуло из прерий в Британию, сбивая цены на местном рынке сельскохозяйственных земель и тем самым причиняя ущерб благосостоянию их аристократических владельцев. Многие из этих аристократов поспешили избавиться от активов, порой уступая их тем самым американцам, что не в последнюю очередь были виновны в оскудении их хозяйств. Престижный Мейфэр был одним из тех районов Лондона, где всего сильнее ощущалась эта трансатлантическая лихорадка. Посреди георгианской застройки здесь рано взошла молодая, в американском духе, поросль – по мере того как из-за Атлантики распространялась мода на новые типы зданий – роскошные гостиницы, многоэтажные гаражи и комплексы апартаментов с экзотическими новинками вроде электрических лифтов, у земельных участков менялись хозяева.

Американские деньги в начале двадцатого века финансировали (а американские технологии помогали прокладывать) Лондонское метро, первые высотные (для здешних берегов) каркасные здания в Ливерпуле и Лондоне, самые передовые производственные линии и фабрики в Манчестере и Глазго. После Второй мировой войны, когда денег в Америке стало больше, чем когда-либо, Великобритания получила не только бóльшую часть средств по плану Маршалла, но и новый огромный вал инвестиций. Это могли быть как вложения непосредственно в объекты недвижимости (в виде еще более экзотичных типов зданий вроде офисных или торговых центров), так и инновационные технологии управления и финансирования тех предприятий, которые закладывали в стране новый ландшафт. В середине 1970-х годов, пишут Фрезер и Керр, «Великобритания по-прежнему оставалась местоположением сорока процентов инвестиционных активов Соединенных Штатов в Европе»[122].

Когда после нефтяного кризиса 1973 года приток американского капитала в Великобританию несколько замедлился, пустым свято место оставалось недолго: образовавшуюся лакуну немедленно заполнили инвесторы из других стран. На сцене появились новые герои – страны ОПЕК (экспортеры нефти) с нефтедолларами. Впрочем, в начале восьмидесятых «консервативная революция» Тэтчер – отказ от обременительных валютных ограничений, появление низкооплачиваемой, подвижной, всё реже объединенной в профсоюзы рабочей силы – привлекла желающих инвестировать средства в британскую экономику и городской ландшафт игроков уже из самых дальних стран.

В Сити историческая администрация района – Лондонская корпорация, посчитав город плохо подготовленным к новой экономической политике, вдохновила мощный прорыв в строительстве офисных зданий. В середине 1980-х в Нью-Йорке было в два раза больше офисных площадей, чем в Лондоне, в Токио – в два с половиной раза больше[123]. К 1987 году, однако, офисные площади в Лондоне увеличились по сравнению с 1982 годом в двадцать раз[124]. Спрос был настолько высок, что стоимость аренды офисных помещений выросла с тридцати пяти – сорока фунтов в 1985 за квадратный метр до шестидесяти фунтов в 1988. Офисный бум финансировался – всё чаще – инвесторами из-за рубежа. Застройку площади Патерностер позади собора Святого Павла, к примеру, обеспечивали британское акционерное общество «Грейкоут», американская «Парк тауэр групп» и японская «Мицубиси эстейт компани». Новый соперник Сити, Канэри-Уорф, поначалу финансировал консорциум компаний «Кредит сьюис», «Фёст Бостон» и некоторых других, а позже канадский конгломерат «Олимпия и Йорк», в то время – крупнейший корпоративный землевладелец в мире.

Правда, американское влияние всё еще преобладало. Как сообщают Фрезер с Керром, в 1990-е в Сити было даже больше американских банков, чем в Нью-Йорке[125]. Новым финансовым учреждениям, появившимся после «Большого взрыва», требовалось пространство особого рода – «новейшей пробы американский дизайн офиса», как утверждают те авторы. «Три тысячи квадратных метров открытого пространства на каждом этаже; расстояние от центра до периметра – двенадцать – двадцать метров; лишь от двадцати до сорока процентов всей этой площади разгорожено под кабинеты старшего персонала; потолки высотой четыре метра; избыточные служебные пустоты в стенах для кабелей и системы кондиционирования»[126]. Старая традиционная британская контора – коридоры, кабинеты, напоминающие камеры – ушла в прошлое. Гибкая экономика требовала гибкого пространства, выстроенного, разумеется, c гибким подходом.

В послевоенное время американские строительные компании, конечно, куда лучше знали, как строить каркасные конторские здания, в которых нуждалась новая, ориентированная на потребителя британская экономика; кроме того, США не довелось испытать тяжкое нормирование строительных материалов, с которым столкнулась Европа. Чтобы ускорить процесс строительства, нередко медлительный, компании эти прививали в Великобритании новые технологии управления вроде концепции «точно вовремя», заимствованной из японской автомобильной промышленности. Работа на строительных площадках должна была начинаться еще прежде, чем было закончено архитектурное проектирование; различные компоненты шли в дело тотчас, как поступали на стройку, а не хранились на драгоценной земле в запасах. Ведь чем быстрее могло быть возведено здание, тем быстрее его владелец мог заработать на том, что происходило внутри – и на самóм здании, после того как в восьмидесятые и девяностые на рынке недвижимости установилась хорошо знакомая ныне модель взлетов и падений цен.

Природа этих инвестиций становилась также всё более разнообразной и сложной: в деле участвовали не только «суверенные фонды благосостояния» и частные компании, связанные «соглашениями о совместном предприятии», но и такие инвесторы, у которых интерес к земле и недвижимости прежде не наблюдалось. Застройщиками становились всё новые структуры – пенсионные фонды, к примеру, вроде «Кэпитал энд каунтис», или «КэпКо». Фонд, которому теперь принадлежит участок под «Эрлс-Кортом», гигантским старым выставочным центром на западе Лондона, вынашивает планы возвести на его месте новое элитное жилье, а в прежние времена контролировал бóльшую часть Ковент-Гардена. Земля и то, чтó на ее поверхности, ныне – товар на международном рынке, столь же сложный и динамичный, как и любой другой, представленный на биржах мира, но к тому же предполагающий свои собственные путаные методы и правила торговли.

Современная застройка территорий, быть может, и не наука, но у нее имеется своя экономическая логика, хотя не вполне определенная – несколько расплывчатая. Так, лишь немногие новые здания из тех, что громоздились в тот день подо мной и Брэдли Бейкером, или вообще из всех, что выросли недавно в больших и малых городах западного мира, построены «по заказу» собственника земли. Большей частью это спекулятивная недвижимость. Девелопер берет участок в аренду и возводит на нем здание, которое вместе с землевладельцем снова сдает в аренду. Застройщики, где бы то ни было, несут огромный риск, приобретая землю на исключительно дорогом рынке, отваливая целое состояние за то, чтобы построить на участке некое здание, а в конце концов, чаще всего, даже не знают точно, кто в нем разместится.

Из-за масштабов финансового риска, который несут застройщики, они обязаны знать всё о коэффициентах строительной плотности, всё в области строительного законодательства, причем во всех деталях. Они осведомлены об ограничениях, в рамках которых