Шрифт:
Закладка:
Джентрификаторы, поселившиеся в этой местности, к вящему презрению Брайана Энсона демонстрировали, что «живость», «разнообразие» и «полнокровие» окупаются. Конечно, это были те же самые черты местности, за которые боролись Джим Монахэн, Брайан Энсон и Джон Туми – пусть даже по другим причинам. В отличие от джентрификаторов, однако, вместо денег они могли инвестировать лишь свое время и энергию. Земля не принадлежала им. Они могли ценить ее, сколько угодно, но распорядиться ей были бессильны. Ковент-Гарденом правили теперь не только крупные девелоперы, но и малые-джентрификаторы. У них были средства для инвестиций. Не слишком много на этом этапе, но достаточно, чтобы с помощью небольшого гранта от правительства отремонтировать старый склад и открыть в нем привлекательный бутик. Как и города, в которые они вкладывали свои средства, джентрификаторы теперь становились предпринимателями. Менялись вкусы. Старый город не казался больше людям дряхлыми, никчемными руинами. Он был на подъеме. Он был в моде. И люди были готовы платить, чтобы здесь жить, работать, ходить по магазинам и устраивать вечеринки. Гораций Катлер с его острым чутьем на обветшавшие объекты недвижимости был именно тем человеком, который именно в то время мог много сделать для Ковент-Гардена (и из Ковент-Гардена).
Подобный подход уже приносил дивиденды в других частях Лондона – например, позади лондонского Тауэра, где архитектор-девелопер Питер Дру дал новую жизнь доку Святой Екатерины, возведенному по проекту Томаса Телфорда в 1828 году. Участок был предоставлен в аренду строительной группе Тэйлора Вудро на сто двадцать пять лет за смешные полтора миллиона фунтов – меньше, чем некогда обошлось построить этот док самому Телфорду[114]. Отчего так дешево? Заботы о реконструкции, содержании старого здания и инфраструктуры на прилежащей территории больше не отягощали городской бюджет; весь же риск по реконструкции нес сам девелопер. По рукам! Так работало новое мышление. Рецепт успеха с полной очевидностью представляли более ранние модели в прибрежных районах американских городов вроде Балтимора, где развлекательные аттракционы для масс успешно дополнялись возможностями для инвестиций. Старые складские корпуса перестроили в фешенебельные апартаменты на продажу или для аренды на короткий срок-как места ночлега для прибывающих в Сити бизнесменов; те же услуги предоставляла и гостиница «Диккенс», спекулирующая на современной моде на исторические фильмы и интерактивные исторические аттракционы; в самóм доке уместились и променад для простонародья, и эксклюзивные причалы для яхт.
В Ковент-Гардене, однако, предстояло еще потрудиться. Центральное здание рынка, некогда сердце всего района, с 1974 года стояло, заколоченное досками. Планы по его использованию оставались туманными. В проекте 1968 года здесь предполагались рестораны, пивные, выставочные площади, магазины, творческие студии, арт-галереи и «специализированные магазинчики». Когда-то в верхних этажах предполагалось устроить жилые помещения, но осуществить это оказалось слишком сложно. Некоторые подробности приводятся в отчете, опубликованном в ноябре 1977 года. «Здание, – говорится в нем, – в представлении общественности должно сохранить некий совершенно особый характер»[115]. Совершенно особый. Он должен представлять те самые черты, которые сделали Ковент-Гарден тем, чем он был. Для мозгового штурма в следующем году была приглашено маркетинговое агентство «Дональдсон». Объект для перепланировки был непростым: сетка мелких внутренних помещений, устроенных для хранения овощей и фруктов во времена тележек и лошадей – историческая планировка, подлежащая сохранению, теперь уже со вполне официальным статусом памятника, и важный компонент всего уникального торгового предложения. Кажется, сильно беспокоиться не стоило: заявки на тридцать семь помещений подали восемьсот предприятий. Проблема была не в том, найдутся ли желающие снять помещение, а в том, будут ли это предложения от подходящих компаний?
Ковент-Гарден открылся для публики 19 июня 1980 года, спустя год после того, как Маргарет Тэтчер въехала на Даунинг-стрит в качестве нового премьер-министра Великобритании. Результат? Ну, если подражание – это искренняя форма лести, то Бенджамину Томпсону и Джеймсу Роузу пришлось бы покраснеть. Скопирована была даже идея Томпсона использовать старые рыночные тележки в качестве прилавков для мелких торговцев; «чуть более непринужденная, как здесь, торговля, – писал историк архитектуры Роберт Торн, – позволяет сохранить в рамках приличия некоторое оживление, переполняющее обычно подобные места»[116]. Целый список «специализированных магазинчиков» для привлечения местных джентрификаторов: книжный магазин «Хэммикс», шоколад «Торнтонс», новый модный универмаг «Ковент-Гарден», таверна «Петрушка и Джуди», «Боди шоп», магазины здоровой пищи, «Калпеперс». В подражание, опять-таки, тактике обновленных американских городов, пригласили уличных актеров, которые задаром обеспечивали атмосферу и «полнокровие». И, что было еще в новинку во время, когда торговля по воскресным дням была запрещена, а по средам магазины закрывались рано, торговый центр в Ковент-Гардене был открыт до позднего вечера.
Фестиваль на рыночной площади, выдуманный Томпсоном и Роузом, прибыл в Великобританию, и разве нам это не понравилось? В первый же год бывший рынок посетило четыре миллиона человек. На улицах Ковент-Гардена снова было тесно: на этот раз из-за покупателей, а не из-за демонстрантов или грузчиков. Одному обозревателю даже преградила путь съемочная группа с Анджелой Риппон (британской теледивой. – Т.Д.) во главе. По его заключению, здание само стало знаменитостью[117]. Это было, писал другой очевидец, «так по-американски». На том берегу Атлантики родство признавал «Нью-Йоркер»: «Это Фаней-Холл, только без ресторанов быстрого питания»[118]. Первый в Великобритании пригородный молл американского типа, «Бент-Кросс», открылся всего четыре года назад. Теперь страна в ускоренном темпе переходила к новейшей модели: городу развлечений, каким его видели Роуз и Томпсон.
Не всем, однако, новый Ковент-Гарден пришелся по душе.
– Терпеть не могу бывать здесь теперь, – ворчит Брайан Энсон при нашей встрече, спустя без малого тридцать лет. – Не вижу бродяг, греющихся на вентиляционных решетках – насколько я знаю, им больше нет места в Ковент-Гардене. Не слышу слова «любовь», которое было в ходу у грузчиков. Вижу одну только оболочку: любви в ней нет.
Революция, о которой мечтал Брайан Энсон, так и не свершилась. Вместо того, однако, случилась иная революция.
Джим Монахэн также покинул Ковент-Гарден, который поднимался по сторонам. Слишком много было вокруг того,
