борьбы сект того времени, старавшихся отбить друг у друга последователей. Но оно также не оста­вляет сомнений в том, что оно безусловно вышло из головы выросшего в александрийском идейном мире мужа, который пользуется идеями Филоновской спекуляции для того, чтобы учение об оправдании одной только верою в искупительную жертву Христа (защищаемое также Павлом) превознести, как истинный залог религиозного спасения.

Нас должно здесь прежде всего интересовать то обстоя­тельство, что по теологическому взгляду Послание к евреям содержит неоспоримое указание на историчность Иисуса. Именно, в нем (5, 7) говорится о Христе: «Он во дни плоти своей с сильным воплем и со слезами принес молитвы и мо­ления могущему спасти его от смерти и услышан был за свое благоговение и, хотя он был сын, однако своими стра­даниями он научился послушанию, достиг совершенства и сделался для всех тех, кто послушны ему, виновником веч­ного спасения». Здесь находят намек на сцену в Гефсимании. Но соответствует ли такой взгляд действительности? Если бы это было так, то, по меньшей мере, следовало бы сказать, что автор Послания сильно преувеличил синоптическое изоб­ражение этой сцены: о слезах и вопле в евангелиях не упо­минается. Автор был весьма заинтересован, в противопо­ложность бесплотному и (бескровному образу Мелхиседека, подчеркнуть наиболее яркими красками человеческую при­роду своего христа, и в этих условиях допустимо, что он впал в преувеличение. Но также возможно и то, что ему при этих словах предносились вопли мучимого из Пс. 21, который в страхе взывал к богу о помощи и был им услы­шан, тем более что, как мы знаем, «сын божий», поруганный врагами и возвышенный богом праведник из второй и третьей главы Премудрости Соломона, непроизвольно сли­вался в сознании иудеев с поруганным 21 псалма. Может быть, автор думал также о псалме 101, в котором пред­ставлен умоляющий с воплем и слезами о помощи, — о псалме, который наверно оказал влияние и на евангель­ское изображение сцены в Гефсимании и из которого наш автор приводит, кроме 1, 10 сл., также стихи 25 и сл. Из гл. 6, 6 и 12, 2 видно, что и автор Послания представлял себе смерть Иисуса, как смерть на кресте. Но вычитать что-либо более точное о факте распятия на кресте из его по­казаний нельзя. В Евр. 13, 10 и сл. говорится.: «Мы имеем жертвенник, от которого не (смеют питаться служители ски­нии. Ибо тела животных, кровь которых за грехи вносится первосвященником во святилище, сжигаются вне стана. По­этому и Иисус, дабы освятить людей кровью своею, постра­дал вне врат». Это место считается намеком на Голгофу. Но казни ;в древности обыкновенно происходили за город­скими воротами, и потому уже в силу этого остается не­решенным, представляет ли автор себе здесь действительный исторический факт, или же он просто сфантазировал жертву Иисуса вне врат из иудейской жертвенной символики, при­менительно к Исх. 29, 11 и сл. «Издавна известно, — пишет он, — что «господь наш произошел из колена Иудина» (Евр. 7, 14). Но и это нет надобности считать историческим воспоминанием, ибо происхождение из колена Иудина зна­чилось в числе установленных преданием свойств мессии точно так же, как и происхождение от Давида, а фактически, впрочем, Иисус, считается родившимся вовсе не в Иудее, а в Галилее.

Таким образом, и Послание к евреям не дает никакого ручательства, что его автор вообще что-нибудь знал об Иисусе, как историческом лице. Его Христос — также сверх­историческая личность, божественный спаситель, искупивший людей от грехов своими безвинными страданиями и смертью. Написано ли это послание в первом столетии на­шей эры, или же (в пользу чего, по-видимому, имеются не­которые данные) оно относится к средине второго сто­летия, — во всяком случае, доказательством историчности Иисуса оно служить не может.

Послание Иакова

К таким же новозаветным писаниям, не содержащим никакого указания на историчность Иисуса, принадлежит и так. наз. Послание Иакова.

Автор называет сам себя «рабом бога и господа Иисуса Христа» (1,1), призывает пещись о вере в «нашего господа славы Иисуса криста» (2, 1) и увещевает к терпеливому ожи­данию пришествия господа (5, 7). Он приводит слова и изре­чения, напоминающие слова р изречения Иисуса в еванге­лиях; однако за таковые он-их не выдает, и к тому же не видно, чтобы он заимствовал их из какого-либо. другого источника, кроме общей иудейской приточной мудрости. Более того, приходится даже сомневаться, понимал ли он вообще своего «господа славы» как страдающего и умираю­щего искупителя в евангельском смысле. Ибо в образец страданий и терпения он ставит читателям не Иисуса, а про­роков (Иеремию?), которые «говорили от имени господа (Иеговы)»; далее, он указывает им на Иова? о терпении ко­торого они слышали, и страданию которого положил конец сам господь в своем сострадании и своем милосердии. Об Иисусе же мы узнаем от автора только одно: что помаза­нию больного елеем во имя его приписывалось чудотворное действие (5, 14).

При этом мы чувствуем, что и Послание Иакова вводит нас в круг идей гностицизма. Увещание не устремляться в таком множестве к званию учителя (3, 1) указывает на наличность особенно высокой оценки познания, от пере­оценки которого автор предостерегает. Сходящей свыше мудрости, чистой, мирной, кроткой, послушливой, полной милосердия и добрых плодов, не знающей сомнения и лице­мерия, автор противопоставляет земную, естественную муд­рость, как бесовскую, отказывая в первой, поскольку она обнаруживает себя в добром поведении, тем из своих братьев, которые носят в своем сердце горькую зависть и сварливость (3, 13 — 17). С решительностью подчеркивает и он общее христианское положение, что милость торжествует над судом (2, 13), но, в противоположность защищаемому Павлом и Посланием к евреям оправданию одною только верою, он от­стаивает взгляд, что одна только вера сама по себе не может спасти ни одного человека и без дел бесполезна. В дальней­шем Послание бичует непорядки в христианской общине, которые в части представляются настолько угрожающими, что на основании этого признака богословы относят проис­хождение Послания не к первому времени христианства, а приблизительно к середине второго столетия, когда христианство уже во многих отношениях выродилось, и когда взаимные отношения членов общины приняли самые прискорбные формы, будучи отравлены, в особенности, про­тиворечиями между богатыми и беднотой.

Откровение Иоанна

Одну из замечательнейших книг нового завета пред­ставляет собою так наз. Откровение Иоанна. Со­держащийся в нем образ Иисуса расходится с прочими пред­ставлениями об Иисусе, имеющимися в новом завете. Далее, совершенно не установлены еще до сих пор историче­ские предпосылки этого произведения, условия его возник­новения и время его написания. Обычно