возможность попытаться снова, верно? Кадры решают всё, помнишь?

— Так точно, товарищ Сталин, отлично помню! — подтвердил Берия, совершенно успокоившись. День, несмотря на пасмурную погоду, заиграл новыми красками, настроение повысилось и жить стало веселее. — Вы как всегда правы, я распоряжусь чтобы до них довели это решение.

— Ну что ж, этот вопрос мы прояснили… — сказал Иосиф Виссарионович, встав с кресла и начиная прохаживаться по кабинету. — Сегодня вечером Вяча встречается с японским послом, будет пытаться намекнуть ему о нашей приманке. А потом начнёт собираться к поездке в Америку, осторожно заманивать тамошних капиталистов нетронутым советским рынком… — усмехнулся Сталин, подойдя к нему. — Посмотрим, чем всё это обернётся. Что там ещё у тебя из новостей?

Лаврентий собрался и положил на стол свою рабочую папку.

— Вчера была окончательно сформирована и отправлена под сильной охраной в Таджикистан по железной дороге первая группа военнопленных поляков, злостных и непримиримых врагов советской власти в количестве около шестисот человек… — начал он, пару раз заглянув в бумаги. — Табошарское урановое месторождение ждёт своих новых работников. Надо же им отрабатывать свой паёк, товарищ Сталин? А то только и знают что ругаются и восстание замышляют. Пусть поработают на благо нашего народа, сколько можно пановать попусту?..

Дружный смех двух высших представителей советского Кавказа огласил кабинет.

Южная окраина Дюнкерка.

27 мая 1940 года. Около полудня.

Гюнтер Шольке.

— Идиоты… Проклятье, какие же они идиоты! — не сдержался он, глядя на то что творилось перед мостом через канал.

— Похоже, их генерал вообще не считает своих солдат за людей… — поддержал его Бруно, осуждающе покачав головой. — Какого чёрта его назначали командовать дивизией? Я бы ему и взвод не доверил. Полный кретин!

— Думаю, дело в том что командира 94-й пехотной дивизии сильно торопят с самого верха! — высказал предположение Виттман, меланхолично разлёгшись на земле под прикрытием своего отремонтированного «Забияки». — Или он сам решил отличиться, чтобы получить новое звание и обратить на себя внимание штабников в Цоссене.

Скривившись от отвращения Шольке отвернулся от этой бойни и с тяжёлым вздохом залез в своего «Здоровяка», обуреваемый противоречивыми чувствами. Он лично не знал генерала Фолькмана, командира 94-й, но видя как сотнями гибнут солдаты его дивизии, мысленно прозвал его «Мясником». Да, похоже, тут придётся задержаться. А ведь начиналось всё довольно неплохо…

…С рапортом о своей разведывательной вылазке Гюнтер закончил примерно за час, правильно расставил акценты, умолчал кое о чём, а потом велел своему писарю отнести бумагу в штаб и отдать Роске. А сам завалился спать, не без основания уверенный что его поднимут через пару часов, как только начнётся рассвет и настанет время атаки. Но, к своему изумлению, проснулся самостоятельно от неистового грохота.

Очумело подскочив с койки он лихорадочно оделся, схватил оружие, шлем и выбежал наружу, слушая как на вражеских позициях бушует артиллерийский шквал. Какого чёрта тут творится? Это же артподготовка, без всяких сомнений! Значит, скоро атака, почему его не разбудили заранее? Гюнтер вихрем примчался в расположение своих разведчиков, ожидая увидеть всех в полной готовности к штурму, и остановился как вкопанный, растерянно осматриваясь вокруг…

Его люди, как ни в чём не бывало, спокойно занимались своими делами, абсолютно не собираясь атаковать противника. Одни посматривали на восток, оживлённо обсуждая работу артиллеристов, другие играли в карты, третьи спустились к воде и наскоро приводили себя в порядок, брызгаясь проточной водой…

Пока Шольке пытался понять такую странную картину идиллии к нему спокойно подошёл Бруно, с накинутым на мощную шею полотенцем и мокрыми волосами. Улыбаясь, его заместитель остановился рядом, вытер волосы и сказал:

— С добрым утром, оберштурмфюрер! Как выспались?

— Что происходит, гауптшарфюрер? — нахмурился Гюнтер, наблюдая как из своего броневика вылез зевающий и протирающий глаза Майснер. Тот потряс головой, прогоняя сон, и тоже направился к каналу, совершать утреннее омовение. — Почему не разбудили меня перед атакой и какого дьявола наши солдаты ведут себя словно на курорте? Если ты не глухой то слышишь этот грохот, скоро в бой, а мы тут дефилируем в трусах! Ничего не хочешь мне объяснить, Бруно?

А Брайтшнайдер хитро прищурился и ответил:

— Извините, командир, не было необходимости. Час назад приходил унтерштурмфюрер Роске, велел передать что в первой атаке наши люди не участвуют, узнал что спите и приказал вас не будить. Вы же полночи во вражеском тылу гуляли вместе с Пайпером, и до этого почти не спали, так что вот так… — развёл руками Бруно, как бы давая понять что он тут не при чём. — Да не беспокойтесь, через полчаса, если бы вы сами не встали, то я скомандовал подъём. Пусть парни хоть немного нормально отдохнут перед боем, день наверняка будет долгим и тяжёлым.

— «Приказал…» — проворчал Шольке, закидывая пистолет-пулемёт на плечо. — Кто командир отряда, я или Роске? Смотри, взгрею тебя за самовольство, Бруно, заставлю одного все колёса «Здоровяка» поменять на новые, посмотрим за сколько часов ты справишься.

— Так вы же не приказывали разбудить вас пораньше, зачем бы мне это делать без причины? — наигранно удивился Брайтшнайдер, решив прикинуться простаком. — Но вы не сомневайтесь, командир, мы бдим днём и ночью, мимо нас и мышь не проскользнёт!

— Как был клоуном так и остался… — безнадёжно махнул рукой Гюнтер, окончательно успокоившись.

Не обращая больше внимания на грохот взрывов всего в нескольких километрах восточнее, он умылся в канале вместе с другими солдатами, и почувствовал себя намного лучше. Отрядный повар, помню ту зловонную историю что случилась с разведчиками в Вадленкуре и став намного осторожнее в плане приготовления пищи, замахал рукой в свою сторону, призывая к завтраку. Твёрдая буханка хлеба, копчёная колбаса, сыр, джем, кофе… словом, вполне неплохо для начала дня. Часть солдат, по обыкновению, есть не стала, опасаясь получить пулю или осколок в брюхо, но сам Шольке следовать их примеру точно не собирался.

Лаура как-то обмолвилась что при ранении в живот куда большую опасность для организма принесёт инфекция от попадания инородного тела или клочьев военной формы, внутреннее кровотечение или неосознанное желание раненого поскорее запихнуть обратно в себя выпавшие внутренности. Также большую опасность представляет повреждение толстой кишки, где хранятся продукты жизнедеятельности тела человека, от которых он не успел избавиться. В общем, по словам той же Лауры, не есть перед боем — глупо. Особенно учитывая фронтовые условия, когда солдат сам не знает