здравствует Бордо, наш друг!», а его современник Языков, оставив в прошлом «дни юности счастливой», также расстался с шипучим вином, которое «сверкало золотом, кипело пеной белой», полюбив «вино густое, как елей, и черное, как смоль» — о чем сообщает в стихотворении «Малага». Но это вино — испанская малага — к нашей теме уже не относится[494].

По словам персонажей «Горя от ума», Чацкий тоже очень любил шампанское:

Хлёстова: Шампанское стаканами тянул.

Наталья Дмитриевна: Бутылками-с, и пребольшими.

Загорецкий (с жаром): Нет-с, бочками сороковыми[495].

Шампанское было особым знаком уважения и почтения к гостю. Так, в рассказе Александра Куприна «Хорошее общество» неподнесенный бокал шампанского предстает как совершенно очевидная обида для одного из героев: «Однажды, на именинном обеде, лакей за шампанским подал Дружинину обыкновенного белого вина. Этот случай заставил Дружинина не бывать у Башкирцевых несколько недель»[496].

Там, где речь шла о многомиллионных состояниях, появлялось и шампанское — как, например, у Алексея Толстого, описывающего 20‐е годы XX века в трилогии «Хождение по мукам»: «В последнее десятилетие с невероятной быстротой создавались грандиозные предприятия. Возникали, как из воздуха, миллионные состояния. Из хрусталя и цемента строились банки, мюзик-холлы, скетинги, великолепные кабаки, где люди оглушались музыкой, отражением зеркал, полуобнаженными женщинами, светом, шампанским»[497]. Реки денег и реки шампанского сливались накануне Первой мировой войны в лукулловых пирах, запечатленных Владимиром Гиляровским в «Нижегородском обалдении»: «Под весь этот несмолкаемый шум хлопали в ресторане [„Эрмитаж“] поминутно пробки шампанского, которое здесь лилось рекой»[498]. А в «Москве и москвичах» у Гиляровского — уже не река, а море шампанского: «Купеческий клуб. Лукулловы обеды по вторникам. Кроме вин, которых истреблялось море, особенно шампанского, Купеческий клуб славился один на всю Москву квасами и фруктовыми водами…»[499]. И в мемуарах графа Михаила Бутурлина, долгое время жившего во Флоренции и весело растратившего свое огромное состояние, читаем: «Бывали у меня на квартире довольно частые обеды и ужины. Гостями моими были некоторые из наших офицеров и штатские петербургские мои знакомые, преимущественно из иностранцев; тут шло, разумеется, разливное море шампанского…»[500].

Иногда богатство приводило не к метафорическому «морю шампанского», а к реальной ванне с шампанским, о которой писал Гоголь в «Мертвых душах»: «Вон, какой был умный мужик: из ничего нажил сто тысяч, а как нажил сто тысяч, пришла в голову дурь сделать ванну из шампанского, и выкупался в шампанском»[501]. Ванна из шампанского присутствует и в рассказе Льва Толстого «Два гусара»: «Ванну сделаю из шампанского и буду купаться!»[502] Уже не ванна, а бассейн с шампанским появляется в «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова на бале у сатаны, купание в котором символизирует возвращение к жизни, обретение красоты и молодости. «Одуряющий запах шампанского подымался из бассейна. Здесь господствовало непринужденное веселье. Дамы, смеясь, сбрасывали туфли, отдавали сумочки своим кавалерам или неграм, бегающим с простынями в руках, и с криком ласточкой бросались в бассейн. Пенные столбы взбрасывало вверх. Хрустальное дно бассейна горело нижним светом, пробивавшим толщу вина, и в нем видны были серебристые плавающие тела»[503].

Шампанским чествовали победителей на скачках. Борис Зайцев писал в «Голубой звезде», что с ипподрома «победители летели по ресторанам… ловить легкое мгновение текущей жизни. Для них широко был открыт „Яр“, играл оркестр, и знаменитый румын выбивал трели, горело золотом шампанское в вечернем свете»[504].

Шампанское сопровождало все праздники, а в Татьянин день, по свидетельству Чехова, шампанское «пили с усердием дятла, долбящего кору»[505]. Не обходились без шампанского и крестины. В романе Достоевского «Бесы» акушерка Арина Прохоровна Виргинская «по совершении обряда шампанское непременно выносила сама»[506].

Иван Панаев в повести «Белая горячка» отмечает особое действие шампанского — оно быстро сближает людей: «За бокалами шампанского сближаются скоро; эта влага производит действие чудное. Она располагает сердца к искренности, она усмиряет барскую спесь, заставляя забывать и великолепных предков, и полосатые гербы с коронами…»[507]

Исследовательница Татьяна Забозлаева тонко подмечает, что шампанское вызывает у русских поэтов прилив вдохновения. Михаил Лермонтов, вернувшись из летних военных лагерей, где он проходил «курс молодого бойца», в ожидании того, что уже через год он будет офицером, 4 августа 1833 года в письме к Марии Лопухиной писал: «Bon Dieu! si vous saviez la vie que je me propose de mener!.. oh, cela sera charmant: d’abord, des bizarreries, des folies de toute espèce, et de la poésie noyée dans du champagne» («Боже мой! Если бы вы знали, какую жизнь я намерен вести! О, это будет восхитительно! Во-первых, чудачества, шалости всякого рода и поэзия, залитая шампанским»)[508]. О вдохновении, даруемом шампанским, писал и Панаев в уже упомянутой повести «Белая горячка»: «С страшным залпом вылетела пробка, и шипучая, звездистая влага вырвалась на свободу. Стаканы были наполнены. Шампанское потоком лилось в уста оратора, вдохновение потоком изливалось из уст его. Опорожненные бутылки начинали вытягиваться строем; лица собеседников ярко горели; в краткие минуты отдыхов оратора уже литераторы второго разряда смелее начинали подавать свой голос»[509]. И для Константина Случевского шампанское ассоциируется с поэтическим вдохновением, о чем свидетельствуют строки из стихотворения «В душе шел светлый пир…»:

В душе шел светлый пир. В одеждах золотых

Виднелись на пиру: желанья, грезы, ласки;

Струился разговор, слагался звучный стих,

И пенился бокал, и сочинялись сказки[510].

С эпохи Античности поэты считали вино лекарством от печалей. Вспомним хотя бы строки Еврипида из трагедии «Вакханки» о Дионисе:

Придумал он питье из винограда

И смертным дал — усладу всех скорбей.

Когда несчастный соком Диониса

Пресытится, забвение и сон

Забот дневных с души снимают тяжесть,

И от страдания верней лекарства нет[511].

Так у Пушкина в трагедии «Моцарт и Сальери» Сальери, обращаясь к Моцарту, цитирует Бомарше: «Как мысли черные к тебе придут, / Откупори шампанского бутылку»[512]. «Сердце греет» шампанское и Дмитрию Веневитинову[513].

Однако, наверное, в очень грустных ситуациях и шампанское не может развеселить — как в рассказе Иннокентия Федорова-Омулевского «Острожный художник»: «Опять стало всем невесело. Обед прошел вяло, не помогла даже бутылка шампанского»[514].

Ну, а для мистически настроенного поэта, каким был Александр Блок, шампанское — это запредельность грез, о чем он пишет в стихотворении «Искусство — ноша