Увидит новые творенья,

Другие земли, небеса,

Мечты восторженной виденья![464]

Герцен в «Былом и думах» вспоминает о другом идеологе славянофильства, поэте и публицисте Константине Сергеевиче Аксакове, который «с мурмолкою в руке свирепствовал за Москву, на которую никто не нападал, и никогда не брал в руки бокала шампанского, чтобы не сотворить тайно моление»[465]. О том, как славянофилы пили шампанское, пишет Некрасов в поэме «Недавнее время»:

Наезжали к нам славянофилы,

Светский тип их тогда был таков;

В Петербурге шампанское с квасом

Попивали из древних ковшей,

А в Москве восхваляли с экстазом

Допетровский порядок вещей[466].

В начале XX века совсем фантастическое зрелище, как описывает его Владимир Гиляровский в «Москва и москвичи», являл собой московский трактир на Варварке, в котором собирались почитатели допетровской старины. В этом трактире было «меню тоже допетровских времен. Хотя вина шли и французские, но перелитые в старинную посуду с надписью — фряжское, фалернское, мальвазия, греческое и т. п., а для шампанского подавался огромный серебряный жбан, в ведро величиной, и черпали вино серебряным ковшом, а пили кубками»[467].

Русские поэты и писатели присваивали шампанскому столько возвышенных эпитетов, что некоторые из них стоит перечислить. Бесспорно, самые проникновенные строки о шампанском принадлежат Пушкину. Шампанское — это «чистое пенистое вино» в стихотворении, обращенном к Пущину:

Помнишь ли, мой брат по чаше,

Как в отрадной тишине

Мы топили горе наше

В чистом, пенистом вине?[468]

В стихотворном послании к своему учителю латинской и российской словесности в Царскосельском лицее Александру Ивановичу Галичу Пушкин пишет:

И пенистый бокал

Нам Бахус подавал[469].

«Шипенье пенистых бокалов» встречается и в поэме «Медный всадник»[470]. И не только «пенистый бокал», у Пушкина это еще и «бокал опенненный», как в стихотворном послании другу по литературному обществу «Зеленая лампа» Александру Всеволожскому:

Кипит в бокале опененном

Аи холодная струя[471].

В стихотворении «Пирующие студенты» Александр Сергеевич использует метафору «вино златое»:

Скорее скатерть и бокал!

Сюда, вино златое!

Шипи, шампанское, в стекле…[472]

А в «Отрывках из путешествия Онегина» — уже не просто «вино златое», а «брызги золотые»:

Все в неге, пламени любви,

Как зашипевшего Аи

Струя и брызги золотые[473].

Удивительные и парадоксальные образы находил Александр Сергеевич для шампанского в стихотворении «27 мая 1819 года»:

Шампанского в стеклянной чаше

Кипела хладная струя[474].

Друг Пушкина поэт Евгений Баратынский в поэме «Пиры» находит для шампанского еще более возвышенный эпитет — «звездящаяся влага»[475]. Еще один современник Пушкина — драматург Александр Грибоедов — в «Письме из Бреста Литовского к издателю „Вестника Европы“» обращается к шампанскому в стиле высокой патетики: «Заискрилось шампанское в стаканах»[476]. И Михаил Лермонтов в «Начале поэмы», как истинный поэт, не мог не писать о шампанском:

В стекле граненом, дар земли чужой,

Клокочет и шипит аи румяный[477].

Замечательная поэтесса княгиня Евдокия Ростопчина, знавшая Пушкина и дружившая с Лермонтовым, писала в стихотворении «Опустелое жилище» о шампанском в том же стиле:

Ждет у двери гость бывалый…

Не отворится она!

Не запенятся бокалы

Искрометного вина![478]

У Николая Некрасова шампанское в поэме «Современники» — «влага искрометная»[479], а у Николая Лескова в рассказе «Жемчужное ожерелье» — оно «веселый нектар Шампани»[480]. Мигающие иглы тонкого льда увидел в шампанском Петр Боборыкин, герой его романа «Китай-город»: «Палтусов глядел в стакан с шампанским, точно любовался, как иглы тонкого льда мигали в вине и гнали наверх пузырьки газа»[481]. У Алексея Апухтина в стихотворении «M-me Вольнис» — это «Франции кипучее вино»[482]. У Николая Языкова в стихотворении «Ау!» шампанское — «искрокипучее вино»[483]; тот же поэт в стихотворении «Кубок» пишет, что это вино оживляет человека:

Восхитительно играет

Драгоценное вино!

Снежной пеною вскипает

Златом искрится оно.

Услаждающая влага

Оживит тебя всего[484].

У Александра Блока шампанское приобретает мистические коннотации — например, в стихотворении «К музе» веселье и радость исчезают, и шампанское появляется в демоническом контексте:

И коварнее северной ночи,

И хмельней золотого аи,

И любови цыганской короче

Были страшные ласки твои…[485]

А в стихотворении «В ресторане» шампанское сравнивается с небом и становится золотым. Так, золотым некогда иконописцы символически изображали небо на своих иконах:

Я сидел у окна в переполненном зале,

Где-то пели смычки о любви.

Я послал тебе черную розу в бокале

Золотого, как небо, аи[486].

У Сергея Есенина, который, как вспоминает Елизавета Устинова, в последний год пил только шампанское[487], оно тоже вызывало небесные коннотации. Ему казалось, что шампанское напоминает зарево заката: «В багровом зареве закат шипуч и пенен» («22 июля 1916 года»)[488].

В стихотворении Андрея Белого «Пир» шампанское наделено неизъяснимой внутренней энергией:

И гуще пенилось вино,

И щелкало взлетевшей пробкой[489].

А в его стихотворении «В летнем саду»

…Осанистый лакей

С шампанским пробежал пьянящим

И пенистый бокал поднес…[490]

Шампанское не только наделялось столь многими одухотворенными поэтическими эпитетами, но и стало метафорой состояния человеческой души, образа жизни, философии.

Шампанское — это радость жизни человека. Евгений Баратынский в «Пирах» восклицает: «И брызжет радостная пена, / Подобье жизни молодой»[491]. Петр Вяземский пишет о «благословенном Аи» в стихотворении «К партизану-поэту»: «Так жизнь кипит в младые дни»[492]. И, конечно же, Пушкин, чьи строки нам известны со школьной скамьи:

В лета красные мои,

В лета юности безумной

Поэтический Аи

Нравился мне пеной шумной…[493]

Александр Сергеевич, простившись с «юностью безумной», воскликнул: «Да