должностном преступлении – это уже слишком.

И чего эта бабка привязалась именно ко мне? Будто других несчастных в поле зрения нет.

– А куда ж ты денешься, девонька? – мелко захихикала Микардия, оттеснив меня плечом и входя внутрь. Залетевший было следом морозец заставил меня поежиться и поскорее прикрыть дверь.

Тем временем вредная старушенция прошествовала до стойки, как к себе домой, оглядела вазочки с конфетами и довольно цапнув лимонный леденец устремилась на кухню.

– Всё ли тут ладно, а, Бертушка? Новую девку завели, я смотрю?

– Что? А, это вы, баб Мик. Да, вот тут Эля к нам нанялась в помощь, с Дубровки. Чай помнишь деревню такую?

– Помню, помню. Лет пятнадцать назад старостишка ейный за мной ухлестывал, ромашки куцые дарил, все старостихой своей сделать обещался.

На кухне громко упала поварешка, а в след за ней и крышка от кастрюли. Обалдевая Эля хлопала глазами, рассматривая глубокие морщины и скрюченную осанку незваной гостьи, явно прикидывая, насколько она старше «старостишки». Да что там, поговаривают, баб Мика была старше белого света, что не мешало её ловко подцепить кухарку за локоток и таинственным голосом спросить:

– Всё ли сделано, как я велела?

– Всё, – радостно ответила та, прикрикнув в сторону лестницы. – Мира, тащи одежку.

Не поняла. Это что за секретные договоренности за моей спиной?

Прибежавшая Мира вывалила ворох старой одежды прямо на пол, тараторя не переставая:

– Плащ почистила, сапоги испачкала, рукавицы заштопала, помпон на шляпке починила, на платье заплаты, где надо, наставила, так что можно надевать без сомнений.

Без сомнений здесь только то, что я ничего не понимаю! Потрепанная, явно женская одежда никому не подходила: для Берты была мала, Мире – велика, у Эли есть свои вещи, примерно такого же пожившего вида. Так кому это старье?

– Ну, напяливай шмотье-то на себя, чего встала? – пихнула меня локтем, наверное, самая пожила мисс в мире.

– Я? – моему изумлению не было предела.

– Рыбья чешуя, – рассердилась бабка, подхватывая с пола старое и явно потасканное кем-то платье со здоровыми квадратными заплатками, максимально не подходящими по цвету к основной ткани. – Сымай свое траурное, надевай нормальное.

Я оглядела свою темно-коричневую юбку, белую блузу и премиленькую атласную портупею, сшитую мне Мирой в тон юбки, выгодно отличающую меня от остальных работниц «Голубя мира». И ничего не похоронное, все вполне благопристойно.

– С какой низкобюджетной женщины вы сорвали эти лохмотья? – с ужасом воззрилась я на то, что было верхом предложенного платья.

Низкое декольте, хлипкие лямки вместо нормальных рукавов, просвечивающий лиф, имитация шнуровки там, где прикрываться уже не имело смысла. И это только до пояса! Снизу шла безобразная прозрачная тюль, накинутая поверх грязно-сиреневой ткани, тут и там украшенная красными, желтыми и черными квадратными заплатами.

– Я это не надену, – голос вышел убогий и писклявый, но от мысленной картины, как на меня напяливают это нечто, голосовые связки сжались.

– Как же так? – явно расстроилась Мира. – Я сегодня все утро заплаты ставила, старалась, как не сама, а вы?

– А я не хочу, чтобы вместо ярков и футов мне доставались свист и пьяные домогательства. Откуда вы откопали эти швейные помои и какого черта пытаетесь меня в них упаковать?

Я имела право требовать объяснений, особенно узрев маленькую, но до ужаса грязную шляпку с дыркой в полях, которая венчала модельное безобразие. С помпоном. Ни за что эту ветошь не надену, её даже в руки брать противно, не то что к телу прижимать!

А там же еще где-то лежат грязные сапоги… Понятия не имею, что задумали мои и не мои дамы, но еще одно слово про то, что мне нужно это напялить, и куча хлама на полу превратится в кучу пепла. Плевать на последствия, я к этому не притронусь!

***

– Вот и молодец, вот и ладненько, – приговаривала баб-Мика, отряхивая мой подол сухой ладошкой. – Больше выступала, правда.

Я уныло взглянула на себя в зеркало и подавила зубовный скрежет. Упомянутая шляпка едва прикрывала голову, задорно дергая помпоном от каждого движения и пачкая мои чистые волосы. Поверх отвратительно открытого лифа Берта целомудренно накинула шерстяной платок, прикрывая мои голые плечи. Руки закрывали черные перчатки без пальцев, украшенные парой дополнительных дырок, обеспечивающих альтернативную вентиляцию.

– Я замерзну в таком виде, – зубы невольно заскрежетали, отчего слова вышли неразборчивыми, но очень грозными.

– А мы тебя в плащик сверху укутаем и ладненько будет. Только больше не кряхти так, а то тебе вместо помощи кость кинут, будет обо что зубы точить.

– Ещё немного и я с радостью поточу их об вас.

– Обломаешь, – усмехнулась бабка, вручая мне сломанный зонт, особенно актуальный в конце декабря. – И помни, что ты девушка в биде.

– Может, в беде?

– Это поначалу. А там, может, и до биде дойдёт.

– С кем? С городовым?!

– Та тю на тебя, Ритка, я ж пошутила. Какое еще биде с городовым, откуда у него биде-то?

– Ну и шутки у вас…

– А вот у начальничка того, что со столицы приехал, биде наверняка есть.

– Баб Мика!

Короче, они меня уломали. И не в том дело, что я резко прониклась идеей накрыть «воровской притон под личиной законности», а потому что не было сил смотреть в умоляющие глаза Миры.

– Ну пожалуйста, ну наденьте… надень. Я правда его все утро перешивала, лямочки штопала, заплатки из старой ткани накладывала по-ярче, так, чтобы было видно – бедная девушка, скромная. Даже шнуровку приладила, чтобы не зазорно его носить было, телом не светить. Ну что в… тебе стоит?

В ней наверняка спал великий реквизитор или костюмер. Потому что когда одна, известная всему городу бабка, выследила выходящих утром из калитки Берту и Якима, то живо присела им на уши, рассказав о моей неоценимости в поимке преступников. Гордые подвигами своей госпожи слуги расчувствовались и пообещали подготовить всё, как следует: и меня, и одежду, и даже повод отлучиться для тех, кто будет меня спрашивать.

Воодушевленная важностью задания под прикрытием Мира своеобразно поняла просьбу сообразить одежду для бедной горожанки и выложилась всей душой в этот цирк. В результате… имеем то, что имеем.

– И не тушуйся, Ритка, не сутулься больше, чем надо. Ты все права имеешь, могёшь прийти и заявлению написать, донос сообщить али еще