– А Вернст? Ему действительно череп продырявили?

Антуан так и не решился спуститься в погреб. Ему хватило вида шефа, которого вырвало под ивой.

– Смотри.

Инспектор достал полароидную фотографию из кармана пиджака. Перед отъездом он попросил фотографа предоставить ему снимок трупа.

– Вот черт… – выругался Антуан, возвращая ему фотографию.

– Да уж.

– Думаете, это она сделала?

– Пока неизвестно. Но если кровь фермера совпадет со следами, найденными на ее одежде, остается понять, как женщина такого роста и телосложения смогла пробить череп парня, привыкшего к тяжелой работе на ферме. А главное, почему?

Дамьен убрал фотографию на место. Разбитая голова Франка Вернста некоторое время стояла перед глазами обоих мужчин. Глядя на фото, можно было догадаться, какая нужна была сила, чтобы так разворотить черепную коробку, буквально вдавив лобовую кость, словно это был пластилин, полностью деформировав верхнюю часть лица, сдвинув орбитальные кости, чтобы добраться до мозга. Возле тела был найден камень со следами крови, волос и кусочков кожи.

– А потом она шла по полям до самого пляжа? Верится с трудом!

– Есть еще кое-что.

– Что? – спросил Антуан.

– Цепь.

– Цепь?

– Да, прикованная к стене, с металлическим браслетом на конце. И ты так же, как и я, заметил навесной замок на двери в погреб…

– Черт возьми, шеф, о чем вы думаете?

– Возможно, Сандрина не такая уж и сумасшедшая…

На следующее утро Дамьен и Антуан, как и было условлено, встретились в кабинете комиссара в половине девятого утра. Все трое выглядели неважно, поспать удалось немного.

– Кровь совпала, – без предисловий заявил комиссар. – Криминалисты смогут прибыть не раньше завтрашнего дня. У них недокомплект, а какое-то дело исключительной важности, по словам префекта, требует присутствия всего состава. Такое ощущение, что наш комиссариат уже закрыли… Итак, на данный момент мы можем утверждать только одно – эта женщина была на ферме. К тому же мы обнаружили ее кровь внутри металлического браслета на конце цепи. Напрашивается простой вывод: ее там удерживали насильно. Но вывод без признания ничего не стоит. Нужно разговорить пострадавшую.

– Мы уже пытались это сделать, – заметил Дамьен, – она все время рассказывает одно и то же…

– Придется попытаться еще раз! – приказал комиссар, ударив кулаком по столу. – Я не стану вам расписывать все в красках, но наш комиссариат находится под угрозой расформирования, поскольку согласно дебильной статистике и идиотским цифрам признан бесполезным. Если мы распутаем это дело, все может измениться, понимаете?

– Так точно, – тихо произнесли они, прежде чем покинуть кабинет.

Оба мужчины вышли из здания, как делали обычно, когда хотели пообщаться свободно, не опасаясь, что их кто-то услышит или прервет. Вот уже почти три года они знали друг друга. Дамьен сразу же оценил Антуана и полное отсутствие у него амбиций. Благодаря этому полицейский всегда был готов помочь своим коллегам без всякой задней мысли и не преследуя личной выгоды. Редкий случай, особенно в комиссариате, где каждый старался произвести впечатление на босса, чтобы получить как можно лучшее назначение.

– Займись текучкой, – велел Дамьен, закуривая сигарету.

– Что? Я же вам буду нужен… – возразил полицейский.

– Ты мне будешь нужен здесь. Необходимо, чтобы кто-то оставался в участке и разгребал текущие дела. Ты меня заменишь. Если будут новости, я дам знать.

– Хорошо, – согласился Антуан. – Вы думаете, она заговорит?

– Я в этом уверен.

– Правда? Вам было откровение этой ночью? – пошутил он, пытаясь разрядить обстановку.

– Не совсем.

– Почему же вы настроены так оптимистично?

– Потому что думаю, что нашел ключ, который поможет мне проникнуть в ее убежище.

11

Вероника находилась в приемном отделении больницы, когда заметила Дамьена, входящего в вестибюль. По его напряженному и решительному выражению лица она сразу поняла, что произошло что-то важное.

– Инспектор?

– Нам нужно поговорить.

– Даже не поздороваетесь для начала? Что случилось? – спросила она, подписывая документ, который ей протянула медсестра.

– Не здесь. В вашем кабинете?

– Как прикажете!

Вероника закрыла дверь и села напротив Дамьена. Полицейский держал в руке большой конверт, который положил перед ней, не открывая.

– Что это?

– Вы ведь говорили, что лучший способ заставить Сандрину говорить – это ее успокоить?

– Так и есть, если она до сих пор чувствует себя в опасности, она останется запертой в собственной реальности. Чтобы вынудить ее покинуть остров, нужно доказать ей, что она может больше не опасаться Лесного царя.

– Если у меня будет доказательство того, что ее возможный мучитель больше не сможет ей навредить, этого будет достаточно? – спросил он.

– Вы его нашли?

– Возможно, – ушел от ответа Дамьен. – Без заявления пострадавшей мы располагаем только одними «возможно».

– Если этот мужчина – действительно тот, кто причинил ей зло, это вызовет ощутимые перемены. Ее убежище даст трещину и со временем разрушится, поскольку ему больше незачем будет существовать. Но этот процесс может занять несколько дней, недель или даже лет. Если только…

– Если только?

– Если только доказательства неопровержимы. И тогда она гораздо быстрее придет в себя.

– Как думаете, этого будет достаточно?

Дамьен достал из конверта увеличенный фотоснимок трупа и положил его на стол Вероники. На голове пострадавшего был приклеен желтый стикер. Только широкая лужа крови позволяла догадываться о жестокости, скрытой под квадратным листком. Молодая женщина не выказала ни отвращения, ни потрясения. Выражение ее лица осталось нейтральным, профессиональным. Психиатр явно не была новичком, как он решил во время их первой встречи. Она некоторое время изучала фотографию, пытаясь связать этот труп с Сандриной.

– Кто это?

– Франк Вернст.

– Фермер, фигурирующий в начале рассказа? – удивилась психиатр.

– Да. Видимо, одна из так называемых вех в воспоминаниях Сандрины.

– Вы нашли кого-то еще… кто мог бы представлять собой вехи?

– Пока нет. Но мне еще нужно кое-что проверить.

– О боже, – вздохнула Вероника, откидываясь на спинку стула. – Все это не к добру…

– Что вы имеете в виду?

– Время нередко играет важную роль в построении убежища. Его использование может быть как реальным, так и искаженным… Например, в рассказе Сандрины первая указанная дата – 1949 год. Но мы ведь с вами понимаем, что она не может быть знакома с этим периодом, поскольку ей от силы тридцать лет?

– Согласен, – кивнул Дамьен.

– Значит, 1949 год не является реальным моментом. Это искаженное время, цель которого – символизировать долгий период. Сама Сандрина несколько раз повторяет, что время – понятие непостоянное.

– Значит, вы считаете, что…

– Я считаю, что ее удерживали силой не в течение нескольких недель или месяцев, а гораздо дольше, наверняка несколько лет. Иначе ее рассказ не начинался бы с такой