Дом стоял в конце дороги и граничил с холмистыми рапсовыми полями, которые, в свою очередь, сменялись районом Седеросена, сплошь состоявшим из огромных глухих лесов, лугов и глубоких оврагов. Но это место нельзя было назвать идиллическим. Оно вызвало у Лильи настолько неприятные чувства, что ей захотелось попросить Утеса развернуться и уехать как можно дальше отсюда.

Но вместо этого она вышла из машины и жестом приказала двум полицейским в форме припарковать их машину так, чтобы она перекрыла дорогу.

— Будем надеяться, что пришли по адресу, — сказал Утес и проверил магазин пистолета.

— Да уж. — Лилья направилась к дому, подняла скрипучую железную калитку носком ботинка и прошла на участок, где среди прочего стояла небрежно накрытая брезентом машина.

— Ты думаешь о том же, что и я? — Утес подошел к машине и стянул брезент.

Как бы глупо это ни было, но именно на своем участке Ассар Сканос припарковал ту самую машину. Оранжевый «Вольво», в котором он скрылся после того, как ударил ножом водителя.

Не говоря ни слова, она кивнула двум полицейским, которые только что присоединились к ним, чтобы те обошли дом сзади, а она и Утес продолжили путь к входной двери.

В обычном случае они бы позвонили в дверь, и в случае, если бы никто не открыл, подключили слесаря. Но в этот раз, чтобы сэкономить время, она взяла с собой отмычку. Но она не понадобилась, так как дверь была закрыта не до конца.

Воздух был пропитан влагой и плесенью, и она чувствовала, как с каждым вдохом в ее легкие попадало то, чего там вовсе не должно было быть. Они вошли в желто-коричневую прихожую, прикрывая друг другая пистолетами.

Прихожая перешла в темный коридор с грязно-серым ковром и стенами, облицованными панелями «под дерево». Тут и там висели вышивки в рамках, а на одной из стен — коллекция старинных винтовок. Две двери по обе стороны были закрыты, как и самая дальняя в противоположном конце.

Первая дверь слева вела в опрятную спальню, в которой стояла простая кровать, письменный стол с двумя гантелями и книгой «Шведского движения сопротивления» под названием «Руководство для активистов движения сопротивления».

Дверь напротив вела в кухню, где находился небольшой обеденный стол. Среди прочего там была тарелка с остатками спагетти с большим количеством кетчупа и половина стакана молока. Она опустила указательный палец в молоко и отметила, что оно еще достаточно прохладное.

Они тихо прошли по коридору до следующей двери. В этой спальне был страшный беспорядок. Постельное белье, порванные журналы «Барби» и «Мой маленький пони», нераспакованная коробка «Лего Сити», в которой, по иронии, был набор для перевозки заключенных, розовая банка со слаймом и несколько героев «Звездных войн» вместе с нижним бельем детских размеров.

Лилья повернулась к Утесу, который стоял прямо за ее спиной.

— Ты ничего не говорил о том, что у него есть дети, — прошептала она, понимая, в чем дело.

— Так у него и нет детей.

Утес, очевидно, был прав в своем предположении. Ассар Сканос был не только чистокровным нацистом, но и педофилом.

Они вернулись в коридор и продолжили путь к следующей двери с табличкой, изображающей писающего мальчика. Как и все остальные, дверь была закрыта, но не заперта. Было видно, что внутри горит свет.

По сигналу они рванули дверь и втиснулись в пустую ванную комнату, которая, похоже, не ремонтировалась с тех пор, как построили дом.

Но не это привлекло внимание Лильи.

И даже не выложенная плиткой метровая свастика на стене у ванны.

Она услышала приглушенные голоса.

Это были детские голоса, две девочки, которые вдруг заговорили друг с другом.

Она повернулась к Утесу, который кивком показал, что надо идти дальше по коридору, и чем дальше они заходили в дом, тем отчетливее слышались голоса. Но они не казались грустными, дети явно не плакали. Скорее они казались возбужденными и радостными.

Коридор заканчивался закрытой дверью с полупрозрачным стеклом, можно было только предположить, что находится внутри, но не разглядеть через стекло. Лилья нажала на дверную ручку. Но дверь была заперта, а может, просто стала плохо открываться от времени. Она не знала, да и это не играло никакой роли. Ирен подняла ногу и выбила ею дверь.

Зрелище, которое предстало перед ее глазами, когда она ворвалась в гостиную с пистолетом в руках, было шокирующим, но вскоре шок превратился в смятение. На экране было двое детей. Девочки сидели голые на полу, вытянув под собой ноги, они были заняты одеванием носков.

Она уже много раз видела эту сцену. Так много, что давно сбилась со счета. В детстве это был один из ее самых любимых сериалов, и именно этот эпизод, когда Мадикен и ее младшая сестра Лисабет сидели голые на полу и одевались, она помнила, как будто это было вчера.

Тогда ни она, ни кто-либо другой и бровью не повел бы при виде голых девочек. Сцена казалась совершенно естественной и никак не связанной с сексуальностью. Сегодня же на такое невозможно было смотреть, не чувствуя себя педофилом, и ходили разговоры, что цензура хочет вырезать эту и другие подобные сцены в фильмах по произведениям Астрид Линдгрен.

Но сериал никто не смотрел. Телевизор с включенным DVD-фильмом стоял перед пустым старым красным диваном, который был таким же грязным, как и ковер в коридоре. На журнальном столике лежало несколько фильмов — «Пеппи Длинныйчулок», «Лотта с Горластой улицы» и «Эмиль из Леннеберги» — все со сценами с обнаженными детьми, которые сегодня не снял бы ни один режиссер.

— Похоже, ты был прав, — сказала она, осматриваясь в поисках других дверей. — Мотив — педофилия.