Жорж, казалось, был обескуражен моим выводом.

– Да, возможно, это первая буква в имени Лена… – отозвался он.

– Жорж, да вы отлично стреляете!.. – к нам приблизился юный Курбатов, тоже заинтересовавшийся. – Вот уж не думал, что вы умеете обращаться с револьвером. Вы где-то специально учились?

Да, мне тоже было крайне интересно, где он этому учился. Но Полесов наше любопытство не удовлетворил, продолжив эту своеобразную перепалку с Алексом.

– Просто я не афиширую, Алекс, свои таланты так настойчиво, как некоторые… – ответил он и, видимо, счел себя победителем в сегодняшней стрельбе. Он, по-прежнему не отпуская моей руки, повел меня к саням.

– Лиди, а вы не хотите тоже попробовать? – спросил Алекс, вынуждая нас остановиться.

И тут же раздался негодующий голос Мари:

– Алекс! Вы же обещали меня научить стрелять!

– Да-да, Мари, un moment[34], времени у нас достаточно – вы тоже постреляете. Лиди, ну так что? – он навязчиво подставил мне локоть возле второй моей руки.

– Согласен с Алексом! – поддакнул Полесов, тут же меняя траекторию и ведя меня назад к берегу. – Уверен, из вас, Лидочка, выйдет отличный стрелок!

– Ох… право, я даже не знаю…

В мои планы действительно не входило учиться стрелять: вполне достаточно отмычек в качестве подарка-издевки от Ильицкого – не хватало еще револьвера. Но любопытство во мне, как это бывало часто, победило.

– Ну, хорошо, – сдалась я, – я попробую сделать один выстрел, но после вы тотчас займетесь обучением Мари!

Я отлично видела, с каким негодованием моя воспитанница смотрит на нас с Алексом, но отчего-то мне казалось, что нелишним ей будет увидеть своего так называемого друга во всей красе: не держащим слова и бесстыдно волочащимся за ее же гувернанткой. Меня Мари и так ненавидит, так что я ничем не рисковала.

Едва я согласилась, как сразу получила в руки кольт:

– Тяжелый…

Револьвер действительно был увесистым, рукоять казалась неудобной, и долго держать его в вытянутой руке я бы точно не сумела.

– Больше килограмма весом, – важно пояснил Алекс, – так, теперь встаньте поустойчивей, руку держите параллельно земле… так… – он сам придержал мою вытянутую руку и взвел курок, – ну а теперь смотрите, чтобы мушка…

– Мушка – это вон та… petit pièce[35] на стволе?

Кажется, гувернантка Лидочка снова дала о себе знать.

– Да, это та petit pièce, – сдержал улыбку Алекс, – так вот, ждите, когда petit pièce сойдется на одной из бутылок и одновременно окажется точно по центру тех двух… grandes pièces[36]. Оказалась? А теперь жмите на спусковой крючок!

– И все?…

– Да – и все! – рассмеялся Алекс. – Говорю же, кольт крайне прост в обращении. Стреляйте.

Рука уже начала уставать и потому предательски дрожала, мешая целиться. Решив покончить с этим поскорей, я прищурила один глаз, поймав на мушку самую крайнюю бутылку, и нажала на спусковой крючок. Рука моя дрогнула от сильной отдачи, но ни одна бутылка, даже та, в которую я целилась, почему-то не разбилась.

– Он что, не выстрелил? – я удивилась, взглянув на револьвер.

– Выстрелил… только не туда.

– Шагов на пять не туда, – скептически прокомментировал Полесов. – Но не думайте, Лидочка, что это ваша вина. Неважный из вас учитель, Алекс, вот что я вам скажу! – И, кажется, вознамерился учить меня сам. – Вы, Лидочка, просто дуло слишком вверх поднимаете… давайте-ка я вам помогу, зайчонок мой…

И он тотчас встал позади, положив ладонь мне на талию, прижавшись щекой к моей щеке и направляя мою руку. Нет, это даже для Лидочки слишком…

– Георгий Палыч! – дернулась я, высвобождаясь.

И в тот же момент со звоном разлетелась вдребезги бутылка.

– Что это?…

Я обернулась на выстрел и увидела Мари с револьвером в руке и с озаренным улыбкой лицом.

– У меня получилось! Я попала, попала! – словно ребенок, она запрыгала на месте, а потом и вовсе бросилась на шею стоявшему подле Ильицкому.

– Да, вы молодец, Мария Георгиевна, – попали с первого раза, – отозвался он, ставя ее на землю.

На них смотрела не только я, но и Алекс с Полесовым. Смотрели и молчали. И чувствовалось в этом молчании какое-то невысказанное раздражение.

– Это ваш револьвер, Евгений Иванович? – наконец спросила я. – Позвольте спросить, зачем вы взяли с собою на отдых револьвер?

– На всякий случай, Лидия Гавриловна, – отозвался тот, подняв голову и посмотрев мне в глаза. – Никогда не знаешь, пригодится эта petit pièce или нет.

Я уже и забыла, что он умеет смотреть так, будто выносит приговор и одновременно приводит его в исполнение. Боже… я и подумать не могла, что он где-то поблизости и слышал весь этот отвратительный разговор. Не рассказывать же ему, что это все Лидочка, а не я!

Но наших взглядов, похоже, никто не замечал. Мари радовалась удачному выстрелу, а ее братья, брошенные Ильицким, крутились рядом и пытались потрогать револьвер.

И вдруг Мари настороженно спросила:

– А где Никки?

С трудом оторвав взгляд от глаз Евгения, я пересчитала детей: Митрофанушка и старший из близнецов, Конни, были здесь, но Никки со спаниелем поблизости действительно не оказалось.

– Никки с Джеком ищут перчатку месье Ильицкого! – легкомысленно объявил Митрофанушка и пихнул в бок брата. – Мы ее так запрятали, что они еще долго будут искать.

По спине пробежал холодок, и непроизвольно я обернулась к реке. Здесь лед был крепким, но я знала, что за поворотом, где мы проезжали прежде, лед начинал уже трескаться – видимо, река там мельче или течение сильнее.

– Где вы спрятали перчатку? – радостный настрой Мари тотчас сменился тревогой в ее голосе.

– Там… – Митрофанушка, как будто тоже испугавшись, махнул рукой в глубь леса, – спрятали ее в дупле на дереве. Я покажу!

И, не дождавшись ответа, бегом бросился в лес по истоптанной тропинке. Мари, сунув револьвер в руки Ильицкому, решительно и уже без всякого намека на улыбку припустила следом, не оглянувшись на нас.

– Мари, постойте, я с вами! – успел крикнуть Алекс, догоняя их.

Глава двадцать третья

После того как Мари, Алекс и мальчики скрылись из виду, я еще долго смотрела им вслед и пыталась перебороть это предчувствие неясной беды.

– Сейчас вернутся, никуда не денутся… о чем здесь вообще волноваться! – будто подбадривая меня, Жорж Полесов делано беспечно пожал плечами и попытался рассмеяться.

Заметно было, что он тоже беспокоится, но в характере Георгия Павловича до последнего надеяться на русский авось, так что он крепился.

Зато Ильицкий, кажется, и впрямь был спокоен:

– Здесь и правда трудно заблудиться. До проселочной