Обычно я, конечно, тормоз, но тут кое-что складывалось, и я не мог не возликовать от своей догадливости. Башня, ночь, кошмар, сторож…

– Так это ты тот комок, который снился Стивену?

– Я ж-жил во снах человека. Он неказистый. А я не комок. Я – лучший ночной кошмар!

Я сел на кровать в позе лотоса.

– Так ты – это правда?

– Сны – первая из правд. Правдивее, чем правда.

– А мои сны ты видел?

– Страшные гадливости овладели твоими сновидениями, распоряжались ими себе впрок. Но я захлопнул дверь. Их имен не узнал. Быть может, они не имеют имен – но теперь ты от них далеко. Теперь они далеко от тебя.

Действительно, этой ночью я не лунатил.

– У моего друга тоже Безымянные в голове, – сказал я. – Освободишь и его сны?

– Конешно. Ульфир добрый!

* * *

Я пришел на кухню, где Мелкий, болтая ногами, пил теплое молоко, а мама жарила свои фирменные сырники.

– С каким вареньем будете? – спросила она.

– С черешневым, – ответил Мелкий, уже захлебываясь слюнями. Я в возрасте Мелкого терпеть не мог завтраки, меня тошнило. А этот точит независимо от времени суток. Что за поколение!

– А ты?

– Я с медом и сметаной. Где папа?

– Только что вышел. Говорит, всю ночь не спал, думал над проектом, в итоге что-то там гениальное начертил и пошел проверить, получится ли воплотить.

Я выронил из рук чашку с чаем. Она не разбилась, но чай растекся по всему столу, а одна струйка полилась на пол. «Ты что?!» – вскрикнула мама и кинулась за тряпкой. Я помог ей прибрать. Прямо сейчас папа увидит, как надругались над его работой! Он не выдержит… Слабое сердце. Отца год назад уже увозили с инфарктом.

– Руки-крюки у тебя? – спросила мама.

– Я просто задумался. Прости.

– РУКИ КРУКИ! – обрадовался Мелкий.

Наконец на кухню зашел папа. Увидев его лицо, я чуть не зарыдал. Он весь осунулся, дрожал, глаза смотрели сквозь нас.

– Прилягу, – сказал он и вышел из кухни. Мама положила оставшиеся сырники передо мной и Мелким и в волнении засеменила за папой.

Глава 18. Очередной ритуал в жизни Дмитрия Каноничкина

Во дворе царил полный хаос. Как после смерча: все разбросано, разорвано, разворочено. Какие-то пенсионеры покачивая головами, переговаривались между собой.

– Столько сил, столько сил! – повторяла бабуля. – Бедняга.

– Может, это он сам? А?

– Как так – сам? Зачем?

– Такое тоже может быть. Надоело ему! Кто их знает? А кто убирать это все будет? Вот мой вопрос. Чай не бумажный пакетик отнести. Тут экскаватор потребуется.

– Службы уберут… Службы.

– Какие службы?

– Какие-то службы. Надо бы позвонить…

– Вот он пусть и звонит.

– Слышали о том, что ночью случилось? – продолжала первая бабуля. – Какой-то медведь объявился, город терроризирует. Уж не с зоопарка ли сбежал?

Я опустился на колено, чтобы перевязать шнурки.

– Медведь? Ты в своем уме, Настасья?

– В своем, в своем. Новости почаще смотри. Какой-то зверь – не то медведь, не то здоровый волк, напал на пьянчуг.

– С чего ты взяла, что медведь?

– Дак он им все конечности поотгрызал! Репортеры много чего не показали, но крови было!.. Говорят, в реанимации сейчас, на всю жизнь калеки.

– Живы, что ль?

– Живы, живы.

Я быстро поднялся. Схватился за поручень турника, чтобы удержаться на ногах.

– Ты чего, малец?

– Так, Настасья, это ж сын евонный… Пусть идет.

– Может, это он натворил?

– Все быть может.

Волк, медведь… Буйвол. Воспоминания, точно сон, бурлили в котле подсознания. Пасть вгрызается в человеческую плоть. Пес, измененный по моей затуманенной воле, напал на людей; на виновных, на сволочей, но кто мне дал право делать из них кровавое месиво?

Способен ли я контролировать это? Вот в чем главный вопрос. Не такими я представлял себе Ригори. Ох, не такими.

* * *

Дверной звонок Роминой квартиры чирикает как птичка. Это могло бы быть мило, если бы Рома не говорил каждый раз: “Извольте замолчать!”. А учитывая, что я в точности знаю, когда Рома узнал слово “извольте”, это бесит. В тамбуре стоял велосипед “Украина”. Очень старый. Колеса овальные, изогнутый руль. Сиденье шелушилось, как лицо моего младшего брата, когда он объестся шоколада, а звоночек отсутствовал. Я посмотрел на дверь. Представил чародея с длинной белой бородой – ну, вы поняли: волшебника из мультика “Меч в камне”, и то, как он, держа в руках посох, повелевает стихиями.

Дверь открыла мама Ромы, тетя Лариса.

– Дима? Здравствуй, проходи.

Я вошел.

– Здравствуйте, тетя Лариса.

Неповторимый запах Роминой квартиры: пирожки, чистое постельное белье и сырое дерево – ударил мне в ноздри поселился в них на ближайший час.

– Надевай, – тетя Лариса поставила передо мной тапки. – Как твои дела?

– Спасибо, тетя Лариса. Хорошо.

У тети Ларисы был надколот один зуб. Это дядя Валера, когда делал ей предложение, положил кольцо в кусок торта.

– Не определился, куда будешь поступать?

– Не-а. Думал, может, на исторический, но не уверен.

Из кухни закричал отец Ромы, дядя Валера:

– Димон! Как оно, друг?

– Нормально, – сказал я. – Как вы?

– Лучше всех, Димон!

В коридор на трехколесном велике выкатила младшая сестра Ромы, принцесса Соня. Трех лет, если не ошибаюсь. В розовых колготах и с бантом.

– Здравствуйте, – пискнула Соня и продемонстрировала мне розовую машинку. А маме сказала: – Мама, я покакала!

– Привет, Соня, – сказал я. – Красивая машина! А куклы где?

– Она не играет в куклы, – сказала тетя Лариса, отправляясь за горшком, – вся в брата.

– Роман, а ну выходи давай! – крикнул дядя Валера. – Дружбан пришел! Дим, а ты не стесняйся – иди в комнату, там все есть.

Что – “все”, он не уточнил. Наверное, имел в виду Рому. Я пошел в зал; принцесса Соня, протягивая мне машинку, поплелась следом. Я попытался взять игрушку, думая, что об этом меня и просят, но Соня отдернула руку и ушла по своим делам.

Из детской вывалился Рома.

– Здаров. На базу?

– Ага.

Детская – наша штаб-квартира. Здесь мы обсуждаем тайные дела с пятого класса, разрабатываем планы, строим козни, выгоняем принцессу Соню. На стенах висят плакаты с любимыми киногероями Ромы: Железным человеком, Мистером Гимко, Волшебником Земноморья (орвандской экранизации).

На двери – три защелки. В углу увлажнитель воздуха, на столе – фикус, “собирает негативную энергию”. Берлога Ромы просто не могла быть иной. Я сел в свое любимое красное кресло, Рома расположился на кровати.

– Ты как? – спросил я.

– Нормально. Я ночью, как домой вернулся, еще в глазок