автомобиля, расспрашивать обозы, определять [нахождение] н-ской части и проверять по карте, верно ли они стоят. Путаницы было много, и прав был генерал Рузский, когда он меня послал проверять тыл, что тыльные пути устанавливаются туго, и если их не проверять, то это может плохо отозваться на своевременном питании фронта. А при отступлении – катастрофа.

8 октября

Я поехал по Венской дороге на ст. Прушково. Там встретил командира 4-го корпуса генерала Алиева. В самую станцию попал, как их прозвали, «чемодан», т. е. тротиловая бомба, и здорово разрушила среднюю часть станции.

Пройдя пешком […], мы нашли домик снаружи совершенно разрушенным, и четыре трупа немцев лежало во дворе. Рядом в траншеях наших лежали винтовки, масса патронов, многие были залиты кровью, видны были следы перевязок, сброшенные сапоги, рубашки, амуниция и т. д. Окопы были покинуты только вчера. Впереди еще ряд окопов, и шагах в 200 – немецкие. Дошли и до них. Неприятельские окопы глубже наших и соединены с задними канавами глубиною аршина 2. Там следов крови не нашли, но массу соломы, патронов, жестянок из-под консервов и носилки. Стаканы наших шрапнелей валялись сотнями кругом. Но все, что возможно было собрать, было убрано жителями. Далее в лесу, говорили, было еще много неубранных трупов. Но было далеко идти, и мы вернулись на станцию и в Варшаву, где пересекли Калишскую дорогу и поехали на ст. Блоне.

Благополучно доехали до ст. Жарово, где предупредили, что можно проехать еще верст 5 – не более, ибо путь взорван. Доехали до этого места и пошли пешком. Саперы уже работали. Взяли дрезину и поехали. Часто приходилось останавливаться, переносить дрезину на руках через разрушенный участок. Особенно трудно было перебраться через взорванный мост. Ферма провалилась вниз серединой.

Кое-как добрались до ст. Блоне. Что можно было взорвать, немцы взорвали. Стрелки, рельсы, водяной кран, телеграфные столбы. Станцию же обратили почему-то в конюшню, и, видно, что стояли лошади там довольно долго. Навозу было много. Они умудрились даже поставить лошадь в самую маленькую комнату и, видно, лошадь ввели задом, ибо повернуть ее там было невозможно. Навоз указывал, что вводили ее задом. Все шкафы с бумагами перевернуты, разбросаны, разгромлены. Даже домик сторожа и тот разгромили. Нашли массу бутылок из-под вина. Видно, пили много. Даже солдатская фляга, и из той несло коньяком.

В саду против станции похоронен офицер 2-го [пионерного] батальона 3/16 октября, и каска лежит на его могиле. По дороге мы встретили четыре трупа. Карманы у всех вывернуты, сапоги сняты. Один был покрыт шинелью. Шла баба мимо с ребенком. Долго смотрела она на труп, потом палкой попробовала поднять шинель. Шинель отделилась. Она отбросила ее в сторону, как будто испугалась. Потом подняла шинель концом палки, взвалила палку на плечи и пошла с ребенком дальше.

В самой деревне Блоне, у казарм пожарной команды, мы встретили двух сестер Красного Креста. Они обратились ко мне с просьбой помочь вывезти 6 раненых. Лошадей не было, и вывезти нет возможности. Я обещал прислать наши моторы, что и было исполнено. Сестры эти были украшены медалями на Георгиевских лентах. Они во время боя работали, собирая раненых, и генерал Данилов, командир 23-го корпуса, их наградил. Они о нем отзывались с восхищением.

Тут же мы узнали, что недалеко от Блоне, в имение гр. Потоцкого, занятое немцами, был привезен смертельно раненый офицер. Те, которые его несли, приняли меры, чтоб удалить любопытных, и, по-видимому, с большим почтением отнеслись к нему. Он скончался, и тело его так же таинственно было вывезено, причем офицеры один день носили на левой руке траур. Теперь мы узнали догадками, что убит был, по всей вероятности, R. Peter-Friedrich, сын императора.

Обратное путешествие было очень утомительное, и добрались мы до Варшавы лишь в 8 ч. вечера. Теперь снова монотонная жизнь в Седлеце. Делать нечего. Гуляешь, читаешь, пишешь, спишь, ешь, вот и все».

В двадцатых числах октября генерал Рузский со своим окружением посетил 10-ю армию генерала Сиверса, находившуюся в Сувалкской губернии, неподалёку от Гродно. Рузский хотел на месте выяснить причины того, что наступление в Восточной Пруссии развивалось медленнее чем следовало. В своём дневнике Андрей Владимирович приводит выводы генерала, озвученные им после совещания:

«На совещании я не присутствовал, но на обратном пути генерал Рузский мне говорил, что главная заминка в наступлении заключалась в том, что корпуса бывшей 1-й армии Ренненкампфа, после его знаменитого отступления, по-видимому, потеряли свой моральный дух, и не столько войска, сколько корпусные командиры, потерявшие всякую веру в себя. Кроме того, некоторые корпусные командиры (Мищенко и […]), как Рузский выразился, безграмотные в военном деле, ждут наступления соседа, а сами не двигаются. Им мерещатся все новые и новые немецкие корпуса, и потому постоянно доносят в оправдание, что наступление невозможно ввиду превосходства неприятельских сил. Ну вот, все это Рузскому пришлось разобрать, указать дальнейший план наступления и, главное, поддать всем немного энергии. Результатом этого и было, что 22 октября они взяли Бакаларжево при общем наступлении».

По возвращении в Седлец членами штаба Северно-Западного фронта были получены новые директивы от Ставки, которые шли вразрез с мнением Рузского. Генерал связался по телеграфу с генерал-квартирмейстром Даниловым, после чего было решено собрать совещание по этому вопросу в Ставке. Обозначился конфликт между штабом Верховного Главнокомандующего и штабом Северо-Западного фронта. Симпатии Андрея Владимировича конечно были на стороне генерала Рузского, поэтому интересно привести оценку обстановки на фронтах, принятую тогда в штабе Северо-Западного фронта:

«В общих чертах новые директивы сводились к следующему. Ввиду того что армии центра за Вислой сильно продвинулись вперед, в то время как северная в Восточной Пруссии (10-я) и южная у Сана (3-я) отстали, то следует центру приостановить наступление до тех пор, пока 10-я армия не дойдет до нижней Вислы, а южная – до меридиана Пельц.

Возражения штаба Северо-Западного фронта сводились к тому, что в первоначальном плане (первый период войны) были две группы армий: Северная в Восточной Пруссии и Южная в Галиции, которые обе продвинулись довольно далеко вперед. Когда же обнаружилось движение неприятеля на Варшаву, то как из северной, так и из южной были взяты корпуса для усиления центра у Варшавы. В результате от Варшавы неприятель был оттеснен на 150 верст, при очень усиленном наступлении и довольно быстром отходе неприятеля, и при дальнейшем движении центра через недели две или три был бы уже в пределах Познани. Но ослабление флангов привело к тому, что они могли быть отброшены назад: северная группа к Неману, а южная за Сан.