в город пришёл с поезда, и нужно было устраивать мирские дела. Я хотел было послать оттуда поздравительную телеграмму дяде Ники, но не сделал этого, не знал, насколько это будет удобно. Пожалуйста, если ты найдёшь это возможным, передай ему это. Как твоё здоровье, где ты теперь живёшь? Посылаю это письмо в Мраморный. Пойдёт оно не почтой, а с офицером лейб. Драгунского полка Здраевским из штаба армии. Во всяком случае, я попрошу его довезти письмо до Петрограда, а потом переслать во дворец. В Кёльцы я попал случайно с полком. Последний стоит не в самом городе, а в нескольких верстах от него, на Вокском шоссе. Нас перевозят на другой фронт, куда не знаю. Сегодня я, между прочим, получил так называемую клюкву[123]. Сегодня же я должен был бы быть произведён в поручики, но ввиду военного времени производства, кажется не будет. Впрочем, тебе это легче знать из «Инвалида», который до нас дойдёт гораздо позже. Последние дни нам пришлось делать очень большие переходы. Шли почти всегда ночью. Я уже писал Мама подробности этих походов. С вчерашнего дня идти было легче, т. к. мы вышли на шоссе. Наш лазарет следует за дивизией. Его хотели от нас взять, но начальство отвоевало. Это очень приятно, т. к. он работает великолепно. Между прочим, преображенец Бютцев – очень тяжело раненный, был оперирован в нашем госпитале. Он дышал через трубку, которую вставили ему в дыхательное горло сбоку.

К сожалению, решительно не о чём больше писать, т. к. всё происходившее за это время, я уже несколько раз описывал в письмах к Мама и Татьяне. Остаётся одно томительное ожидание будущих событий. Прости за скучное письмо.

Сейчас собираюсь идти к графине Бетси Шуваловой.

Сердечно любящий тебя

Костя».

«11–12 февраля 1915 г.

Дорогая моя Тётенька.

С наслаждением читал я твои милые строки. Всегда от твоих писем веет теплом. Вчера, во время ночного дежурства я писал письма Мама, но, к сожалению, мне так мешали, что не было возможности сосредоточиться. Ночь прошла спокойно. Сейчас с правого фланга доносится сильная артиллерийская стрельба, которая быстро смолкает. Жизнь проходит здесь довольно уныло и, пожалуй, неправильно. Подчас день заменяет ночь. Благодаря этому ложишься иногда под утро, а встаёшь к обеду – около часу дня. Конечно, после этого чувствуешь себя глупо – иначе трудно выразиться. Сейчас читаем сводку французского фронта от нашего 3.II. Однако я думаю, перед ужином немного подремать, а потом буду продолжать. Продолжаю уже 12.II. С утра приятное известие о взятии трёх фортов в Дарданеллах. Привёз его из штаба корпуса поручик граф Велёпольский. Он приехал к нам в штаб дивизии с секретными бумагами; мы угостили его чаем со всякими закусками и долго беседовали о разных вещах. Сегодня с утра подморозило и выпал снег, горизонт закрыт густым туманом, точно молочной пеленой. Если начнётся оттепель, снова будет непролазная грязь. В последнем письме Папа пишет, что вы все на первой неделе говели. Ты не можешь себе представить, как мне стало грустно, что я не с вами и, кроме того, не услышу всей службы первой недели. Это, кажется, первый год, что я пропускаю канон Андрея Критского. Вообще кажется, в этом году не придётся говеть. Что касается Страстной недели, которая подойдёт незаметно, то я в своём Евангелие нашёл в оглавлении точное указание всех 12 Евангелий, которые надеюсь читать, (если удастся). Однако пора кончать.

Нежно обнимаю из далёких стран.

Твой Кругляшкин.

Р.S. Пожалуйста, письма вслух перед всеми не читай».

«28 апреля 1915 г.

Дорогая моя Тётенька, нежно тебя обнимаю за чудное письмо. Я всегда вперёд особенно радуюсь, когда нахожу письмо с твоим почерком. Вот уже восьмые сутки, что я в окопах. Правда, не всё время на передовой линии, т. к. несколько дней я был в батальонном резерве, но в этом почти нету разницы. Немцы от нас в тысячи и более шагах. Но всегда приходится быть осторожным, т. к. часто летают как прицельные, так и шальные пули. Вчера у нас зажгли деревню тяжёлыми снарядами. Мы тогда сделали то же самое. Вероятно, это было не очень им приятно, т. к. наверное, в этой деревне у них были склады и какие-нибудь учреждения. Впрочем, это только предположения. Третьего дня немец посылал к нам в тыл восьмидюймовые чемоданы – 1 1/2 аршина. Живу я с Мишенькой Кашериновым, с ним очень хорошо. Землянка очень приличная и просторная. Топим железную печь, которая греет, пока топится. Освещение свечное и керосиновый фонарь. Обед нам приносят под вечер, часам к семи. Мы его разогреваем или на печке или на банке с сухим спиртом. Около десяти привозят нижним чинам обед и нам носят пробу. Утром пьём чай с холодным мясом или колбасой. Впрочем, чай пьём целый день, и так до вечера. Днём или спим, или пишем письма, да читаем. Радуемся, когда приходят свежие газеты. В общем, время проходит тягуче. Иногда одолевает грусть-тоска. Тянет к нормальной жизни – к камину. Сегодня опять солнышко греет, хорошая погода. Пока тихо. По-видимому, дела, идут у нас прилично. Чем-то кончится на Карпатах – очень интересно. Как Папа себя чувствует после последнего, по-видимому более сильного припадка; по крайней мере, это можно было заключить из последнего письма Мама. Как здоровье Татьяны, он совсем не пишет. Есть ли известия от Багры? Если ты будешь писать Елене, пожалуйста, передай ей от меня массу вещей. Когда мы шли из Венеции в Афины, мы с ней много беседовали на палубе. От этих разговоров у меня остались самые приятные воспоминания. Про Мари и говорить нечего. Напиши ей, что я также пламенно к ней питаю нежные чувства, как до сих пор. Я бы, пожалуй, и сам написал, но я слишком малограмотен. Ввиду этого даже просил прислать мне французскую грамматику. Ещё обнимаю тебя нежно. Отсюда чувство, как ты вкусно пахнешь всякими водами вроде Lavandea Water.

Твой Кругляшкин».

«7 июля 1915 г. Получено 14 июля в Павловске

Дорогая моя Тетенька,

как ты себя чувствуешь? После довольно долгой стоянки, мы, вчера, или, вернее, третьего дня, попали в бой. Это было нечто совершенно неописуемое. Противник почти не переставал, обкатывал нас снарядами. Огонь был адский. У нас убыло 9 офицеров, из которых один скончался. Я был с ротой в резерве, и не пришлось участвовать, но тяжело было за тех, которые были в передовой линии. Несмотря на то, что рота была в резерве, у меня вышибло случайным снарядом 6 человек; раны довольно тяжёлые. Сейчас мы сидим, и