Шрифт:
Закладка:
– Ясно. Что анализ воды? Чай, сделали его за неделю?
Благово тут же сунул помощнику второй листок:
– Сделали, и вот результат.
Алексей стал читать, сразу запутался и потребовал объяснений:
– Какие такие зооглейные колонии? Я, конечно, окончил полный курс гимназии, но потом очень много стрелял. Видимо, все мозги себе отбил.
– Видимо, так, – с сожалением ответил вице-директор. – Тогда слушай. Невская вода очень легкая, в ней мало минеральных солей. В том числе и известковых, что плохо – известь имеет полезное свойство убивать бактерии. Так вот, знай, что водопроводная питерская вода содержит в себе бактерий намного больше, чем сама Большая Нева. И все из-за упомянутых тобой зооглейных колоний, которые не что иное, как слизистые концентрации бактерий. Достаточно положить в Неву любой предмет, хоть камень, хоть водопроводную трубу, и сразу на нем, этом предмете, начнет накапливаться слизь. А в трубах так вообще от нее нет спасения! Просвет в них постоянно забивается слизью и, стало быть, скопищем болезнетворной дряни.
– А что, в самой реке их меньше? – не поверил Лыков.
– Во много раз. Дело в том, камер-юнкер, что все бактерии в Большой Неве давно подсчитаны учеными. Их там на кубический сантиметр всего-навсего шестьсот-семьсот штук. А в трубе водопровода уже семьдесят тысяч!
Камер-юнкер поморгал и спросил:
– А что такое кубический сантиметр?
– В простом линейном вершке четыре целых сорок пять сотых сантиметра. Кубический сантиметр в таком случае меньше кубического вершка примерно в восемьдесят восемь раз.
– И что выходит? Та вода, которую я набираю из крана на Моховой, в тысячи раз грязнее, чем в самой реке?
– Бактериально – да, и это полезно знать. Пейте с Варварой только отварную воду[91]. Сырую ни-ни!
Лыков стал читать дальше, и у него опять возникли вопросы:
– Бактерии ладно, черт с ними. Но тут еще какие-то диатомеи, вибрионы, монады и ресничатые инфузории… Ой! Еще хиломонады, криптомонады и амебы. Пожалейте георгиевского кавалера, разъясните.
– Уже и крестик свой приплел… – скривился действительный статский советник. – Лишь бы не думать. Это все, Алексей Николаич, виды бактерий. Кроме них, ученые сделали анализ наличия в воде растворимых твердых веществ. В Неве, будет тебе известно, их среднее содержание – пятьдесят пять граммов на тонну воды. А в Фонтанке, к примеру, – уже шестьдесят один. В Екатерининском канале, откуда столько покойников выловили, уже шестьдесят шесть. Да, грамм – это десятичная мера веса, примерно одна четвертая золотника. А в тонне шестьдесят два с половиной пуда.
– Что такое растворимые твердые вещества? Мусор?
– В том числе. Вещества, упомянутые тобой, делятся на минеральные и органические. Последних больше. Иначе говоря, это говно. Навоз, человеческие и животные извержения плюс гуминовые вещества.
Поймав непонимающий взгляд Лыкова, Благово пояснил:
– Вода в Большой Неве намного чище по всем параметрам. В каналах, по обеим сторонам которых тесно живут люди, плавает всякая дрянь. А в водопроводной воде теснятся бактерии. Так вот, в легких Архипа Осташкова вода именно такая, водопроводная. Уж точно не из Крюкова канала. Считай, что мы их поймали.
– Но в столице четыре водопровода, – напомнил Алексей. – Удалось выяснить, откуда наполнили тот ушат, в котором утопили ярославца?
– Удалось, и здесь велика заслуга Дмитрия Ивановича Менделеева. Экстраординарный профессор столичного университета, член-корреспондент Академии наук! И при этом трудолюбивый человек. С тебя, кстати, сто рублей ему за анализ. Не лишку?
Алексей вздохнул и полез за бумажником. А Благово продолжил рассказ.
Петербург разделен Невой на две неравные части. Первым делом водопровод был проведен в главные кварталы города, которые расположились между Невой и Обводным каналом. Потом дело дошло до заречных окраин. Старейший городской водозабор торчит возле Таврического дворца, а корпуса его находятся на Шпалерной. Второй водозабор, для Васильевского острова, поставлен на 23-й линии. Третий, обслуживающий Петербургскую сторону, – у Сампсоньевского моста. И наконец, четвертый, пользующий Выборгскую сторону, выстроили на Арсенальной улице. Южнее, за Обводным каналом, воду развозят бочками. Так же, как и по другим окраинам – в Новую и Старую Деревни, Кушелевку, Гражданку, Полюстрово и прочие. Воду во всех заборах не фильтруют, как в Лондоне или Париже; городская дума только говорит об этом, и уже не первый год. Поэтому по составу взвесей одну от другой не отличить. И по планктону тоже.
Все четыре забора берут воду из Большой Невы. И Менделеев проделал большую работу, чтобы выяснить, какой именно водой умертвили владельца портерной. Ему удалось достоверно выяснить, что взяли ее у левого берега реки. То есть на Шпалерной. Профессор нанял лодку, взял несколько десятков образцов ото всех заборов и установил-таки истину. Менделееву пришлось сделать несколько сложных анализов воды: способ сжигания Франкланда–Армстронга, аммиачно-белковинный способ Ванклина–Чапмана и черт знает что еще. Но главным признаком оказались бактерии. В самой реке их, понятно, примерно одинаковое количество, что у одного берега, что у другого. А вот в трубах оно сильно разнилось, и в водонапорной башне на Шпалерной слизи обнаружилось больше всего. Спасибо зооглейным колониям! За такой доказательный анализ и сотни не жалко…
Это был серьезный удар по защите полиции градоначальства. Менделеев не хухры-мухры, его знают во всем мире. Вода в легких Осташкова взята из главного водопровода. И при чем тут Крюков канал? Очевидно, что давние подозрения Благово получили подтверждение. Ярославца убили и подделали самоутопление. Атаман шайки правильно рассудил, что люди Грессера съедят что ни сунь – им важна статистика. Но додуматься до трупных пятен и тем более до анализа воды из альвеол «иван» не смог бы, будь он даже хитрее черта. А действительный статский советник Благово додумался. И теперь многие поднятые из воды тела окажутся под вопросом.
Павел Афанасьевич сообщил также помощнику, что заключение Менделеева и Зиммера произвело впечатление на министра. Толстой распорядился создать совместную дознавательскую комиссию, состоящую из чинов ПСП и Департамента полиции. Председателем комиссии был назначен Благово, секретарем – коллежский секретарь Шереметевский. Эта новость обрадовала Алексея. Леонид Шереметевский, несмотря на малый чин, был самым талантливым подчиненным знаменитого Путилина. Он начинал полицейскую службу десять лет назад, прошел путь от городового до надзирателя ПСП. Затем по семейным обстоятельствам уволился, был приставом в Тамбове, а пять лет назад вернулся в столичную сыскную. Иван Дмитриевич охотно вновь принял Леонида. Артистичный, смелый, склонный к самостоятельным решениям, Шереметевский мог сыграть с белого листа кого угодно: хоть лихого фартового, хоть недалекого купчика, хоть пьяную бабенку (бывало с ним и такое). Сейчас он формально числился в полицейском резерве, но вопрос о его назначении на важную должность чиновника для поручений ПСП был уже решен; ждали только, когда освободится вакансия. Лыков дружил с храбрым и талантливым сыщиком.
– Так что начинаем дознание, – объявил Павел Афанасьевич. – Каков будет первый шаг?
Помощник уверенно ответил:
– Мы с Леонидом едем в портерную, разговаривать с наследником и с обслугой. Тут умышленное убийство с хитрой попыткой замести следы. За что утопили ярославца? Для столь сложной операции должны быть веские причины.
– Быть посему, – согласился Благово. – Шереметевский появится с минуты на минуту. Бери его в охапку и дуйте в Измайловский полк.
Покойный держал пивное заведение в доме Эйлер, в Четвертой роте. Портерная на правах трактира помещалась во дворе, в первом этаже флигеля. Осташков снимал квартиру этажом выше. В ней, помимо утопленника, были прописаны его сожительница Пелагея Кончикова и младший брат хозяина Иван. Когда сыщики явились на место, они первым делом допросили брата.
Иван Осташков оказался рыхлым парнем лет двадцати пяти, с глупым румяным лицом. В ходе короткого разговора
