Шрифт:
Закладка:
– Продам.
– А что так? Мало доходу приносит?
– Так эта… буфетчик говорит, что да. Место, говорит, неудобное. Люди вот и не идут.
– А при старшем брате шли?
– Так эта… не знаю. Буфетчика надобно спросить, он лучше скажет.
– Кому хочешь продать? Покупатель уже есть?
Иван и тут сослался на буфетчика. Сыщики переглянулись – обоих посетила одна и та же догадка.
– Пошли к нему. Как зовут благодетеля?
– Он и взаправду тово… всю работу ведает. Без него как без рук. Я, признаться, в дело-то и не суюсь. Вот продаст Парамон Антонович заведение, положу деньги в ссудную кассу и заживу вольно.
– Это Парамон Антонович тебе такую перспективу обрисовал?
– Ага, – осклабился наследник. – Я тово… птиц люблю слушать. Особливо канареек. Как получу деньги, сразу пойду в гостиницу «Старая Рига» в Новом переулке. Там один немец торгует канареек из Андреасберга. Лучшие в мире! Куплю и наслаждение стану получать.
Сложное название иностранного города малохольный Иван выдал без запинки. Видимо, в птицах он действительно разбирался, а остальное его мало интересовало. Пока сыщики шли в портерную, он успел им рассказать, что покупатель уже найден и сулит дать три с половиной тысячи. На канареек хватит!
Шереметевский, услышав это, остановился и ухватил Осташкова за грудки:
– Три с половиной за весь трактир? А не мало?
Тот захлопал бараньими глазами:
– Дядя Парамон говорит – больше никто не даст.
– Понятно.
Портерная на правах трактира оказалась никого не хуже. Просторный общий зал, чистая половина, скатерти на столах и оркестрион в углу. В третьей комнате какие-то мастеровые катали шары. Посетителей, несмотря на ранний час, было много. Сыщики профессионально оценили публику и сошлись во мнении, что это не уголовный притон, куда ходят одни фартовые. Среди любителей пива выделялись измайловцы, притом не только унтера, но даже и рядовые. Очевидно, близость казарм гвардейского полка давала заведению дополнительный оборот.
Буфетная стойка предлагала посетителям моченый горох, каленые яйца, печенку, сушки и пироги с визигой, нарезанные фунтовыми порциями. Буфетчик, лишь только увидев сыщиков, тут же налил им по кружке баварского и пододвинул пироги. Лицо его приняло неприятно-угодливое выражение. По всему следовало, что дядя Парамон – продувная бестия.
– Угощайтесь, гости дорогие! А водочки не плеснуть? Все за счет заведения!
Шереметевский заговорил с ним умышленно грубо:
– Паспорт покажи, спиногрыз.
– Вот, извольте. Прописан как полагается. Господин пристав Первого участка Нарвской части штабс-капитан Зарницкий хорошо меня знают, не брезгуют заходить. Раз кушали даже с самим господином полицмейстером Второго отделения![92]
Фамилия у буфетчика была необычная – Недайхлеб.
– Из малороссов? – спросил Алексей, пролистывая паспорт.
– Так точно, из Немирова родом. Запасный ефрейтор.
Лыков подмигнул товарищу. Ярославцы в Петербурге славились взаимовыручкой. Не то чтобы все друг другу помогали, но люди из одной деревни и даже волости считались земляками и водили промеж себя доброе знакомство. А тут прощелыга из Немирова. Это было необычно и требовало разбирательства.
– Как случилось-то с вашим хозяином? – продолжил расспросы Алексей. – Сильно горюете?
– Сильно, – смахнул с глаза несуществующую слезу Парамон Антонович. Он нравился Лыкову все меньше и меньше. Лет пятидесяти, с бегающими глазами, весь фальшивый, как свинцовый рубль, крытый оловом.
– Что думаете делать?
– Продаваться надо, – приторно вздохнул Недайхлеб.
– Ты, говорят, уже и покупателя нашел?
– А куда деваться? – вскинулся буфетчик. – Архип Дорофеич сильный хозяин был, дело в кулаке держал. А Иван другой, он канареек слушает. Добрая душа. Слишком добрая для нашего злого города. Пропадем мы с таким, ежели что…
– И кто покупатель? – вынул блокнот коллежский секретарь.
– Снежинский Аполлинарий Лукич, личный почетный гражданин, торговец яичным товаром.
– Готов приобрести пивную за три с половиной тысячи рублей? – нажал Леонид. – А не дешево?
– Долги на нас, в две тысячи без малого. Архип Дорофеич музыкальную машину купил, биллиард обновил. Да мяснику давно не плочено. Хорошо, что тело нашли! А то объявили бы Архип Дорофеича без вести пропавшим, и конец заведению. Промысловое свидетельство только до конца года, а тут пять лет ждать…[93] Аренду побоку, всех нас на улицу. Хорошо…
Лыков понял, что с наскока этого малого не взять, нужно проверять его через агентурное осведомление. И приказал Ивану:
– Веди сюда сожительницу брата, Кончикову.
Недайхлеб сразу насторожился:
– Чего взять с глупой бабы? Вы лучше меня послушайте.
Но коллежский асессор толкнул наследника в плечо:
– Бегом, одна нога здесь, другая там!
Пока Осташков ходил за Пелагеей, сыщики расспрашивали буфетчика насчет посетителей. Тот отвечал толково, со знанием дела. Портерная стоит во дворе, а не на красной линии, из-за этого многие проходят мимо. И вывеска не очень помогает. Но Архипу Дорофеевичу удалось нанять хорошего повара. Поэтому в чистой половине столуются офицеры-измайловцы, а также преподаватели расположенных по соседству Технологического института и Константиновского военного училища. Опять же, пиво у них всегда свежее, и шары можно покатать.
– Я сам много занимаюсь солдатиками, – уточнил Недайхлеб. – Полк рядом, и не все служивые нищеброды. Кому-то родители присылают, а еще солдатские артели зарабатывают и потом к нам приходят. Мы их встречаем ласково, вот и полюбились. Так-то нижним чинам в пивные ходить запрещено. Однако к нам их командиры отпускают, потому – репутация!
Рассказывая о своем занятии, буфетчик преобразился и сделался похож на приличного человека. Не поспешил ли я с выводами, подумал Алексей. Но тут Иван привел сожительницу покойного, и стало ясно, что женщина сильно запугана. Поэтому Лыков мгновенно принял решение:
– Поедешь, Пелагея, со мной.
– Куда с вами? – втянула голову в плечи женщина.
– В Департамент полиции.
– Ой! За какую такую провинность, ваше благородие?
– Допрошу тебя как свидетеля и отпущу. Не бойся, все будет хорошо.
Лыков кивнул Шереметевскому:
– Господин коллежский секретарь, вы поговорите с поваром и прислугой, а я поехал на Фонтанку.
Он повернулся к двери и увидел в зеркало, как Недайхлеб украдкой показал бабе кулак. Понятно…
Алексей привез свидетельницу на службу и провел в свой маленький кабинетик окнами на внутреннюю тюрьму.
– Садись. Чаю хочешь?
Та растерялась:
– Давайте уж сразу… В чем я провинилась, что меня в полицию?
– Кто тебя так запугал? – ответил вопросом на вопрос сыщик.
– Про вас всякое говорят.
– Давай не про нас, а про тебя. Как дальше жить думаешь, Пелагея? Сожителя твоего схоронили.
Услышав такое, баба сразу разрыдалась. Плакала она минут пять, пока коллежский асессор не принес ей воды. Вытерев платком мокрое лицо, Кончикова грустно сказала:
– Не знаю, ваше благородие…
– Высокоблагородие, – поправил ее хозяин кабинета.
– …Архип меня баловал, за жену держал. По правде сказать, была у него венчанная, в Патыпкиной деревне. Но два года назад преставилась, и он стал вдовый. Жили мы дружно. Деток он не хотел, говорил, что ему Ивана хватает. Тот умом как младенец… А теперь не знаю, что будет. В заведении все решает Парамон Антоныч. При хозяине он тоже имел силу… пользы от него много, особенно насчет солдат. А теперь вовсе стал главным, слова ему поперек не скажи. Эх…
– Он тебя выгоняет, что ли? – участливо спросил Алексей.
– Пока нет. В самой-то пивной женскую прислугу держать запрещается. Только в доме… Недайхлеб говорит, в кухарки могу пойти к владельцу или по дому убираться. Но это пока так. А потом я ему на что?
– «Пока» долго не протянется, Пелагея. Сожитель твой не просто в канале утонул. Его туда уже мертвого бросили. Убили и бросили.
Баба вскрикнула:
– Что вы говорите? А околоточный нам сказал, что несчастный случай по пьяному делу! То-то я…
На этих словах Кончикова прикусила язык и замолчала.
– О чем ты? Говори как на духу, что сейчас на ум пришло!
– Это, ваше высокоблагородие, бабская глупость и ничего другого. Вы лучше у Парамона Антоныча спросите, он лучше меня рассудит.
Алексей вперил в свидетельницу строгий взгляд и добавил в голосе суровости:
– Крутишь? И не стыдно
