– Поняла, ваше высокоблагородие. Только Парамон хитрый очень. А я простодушна. Поймает он меня на вранье – плохо станется.

– А ты сама хитри, прикинься дурехой-немогузнайкой. От тебя сейчас все твое будущее зависит. Или по миру пойдешь на пятом десятке, или приживешься в Четвертой роте. С Иваном-то у тебя как?

Баба сконфузилась:

– Вчерась лапать полез.

– Ну и хорошо! Без Парамона ты главной станешь. Повар у вас еще, говорят, толковый. Справитесь, а хозяин пусть канареек слушает.

Кончикова ушла, а Лыков направился к Павлу Афанасьевичу. И обнаружил там Шереметевского. Тот горячо излагал что-то действительному статскому советнику.

– Во, и Алексей явился, как раз вовремя! – обрадовался секретарь совместной комиссии. – Послушай, что я нарыл.

– Хочешь, угадаю? – перебил его коллежский асессор. – Подозрения падают на Парамона Недайхлеба. Он вел свою игру и хотел прибрать доходное заведение к рукам. А хозяин этому противился, даже собирался отослать его на Пески. Ну и в результате утоп… в ушате водопроводной воды.

– Ты пришел к такому же выводу, что и я? Значит, есть тому причины.

Благово потребовал от обоих дать полный отчет, с наблюдениями и выводами. Леонид сообщил, что имел доверительный разговор с поваром, ярославским крестьянином Афанасием Машинистовым. Они с хозяином были из одной волости, считай что земляки. И готовил мужчина хорошо, даже профессора Технологического института ходили в портерную на его стряпню. Машинистов отозвался о буфетчике как о человеке очень для дела полезном, умеющем принять посетителей. Но при этом Парамон был завистлив и подворовывал из кассы. Время от времени Архип Осташков ловил его за руку и грозил выгнать. Но не выгонял. Однажды после очередного скандала он сказал повару: черта с два такого выгонишь. Парамошка с особенными людьми знается, которые голову отвинтят. Лучше его не трогать, опять же, польза от буфетчика большая…

Шереметевский вцепился в эти слова и спросил, ходили ли эти особенные люди в заведение. Но повар отделался незнанием. Сам-де он в залах не появляется, его место на кухне. Тогда Леонид допросил старшего полового Василия Медведкина. Тоже, кстати, выходца из Панфиловской волости. Тот все озирался, не идет ли мимо буфетчик. Нехотя, многое недоговаривая, Медведкин сообщил, что несколько раз по приказанию Парамона Антоновича обслуживал хмурого крепыша с больными слезящимися глазами. Буфетчик сказал, что это бывший его фельдфебель, и обращался к мужику с угодливостью. Фамилия важного посетителя была Гнусов, и от него тянуло чем-то нехорошим. Как есть фартовый, и не из рядовых… А самое интересное, что этот Гнусов однажды оговорился и назвал Недайхлеба Акинфеем! Вот такие дела. А после похорон старого хозяина буфетчик забрал всю власть в портерной в свои руки. Прислуга ходит теперь перед ним на полусогнутых и боится слово лишнее сказать.

Следом за Шереметевским сделал доклад и Лыков. Его выводы были более радикальны. Он прямо обвинил Недайхлеба в подготовке убийства хозяина. Цель очевидна – завладеть портерной. Недалекий Иван уступит ее за копейки и побежит в гостиницу «Старая Рига» за птичками.

– Видимо, план был утопить прежнего хозяина так, чтобы тела не нашли. В этом случае младший его брат не может вступить в права наследства в течение пяти лет, пока старший числится пропавшим без вести. Портерную ликвидируют, на освободившееся помещение владелец флигеля ищет другого арендатора. А тут буфетчик! Хитрый, прожженный, лицо примелькалось. Он открывает заведение под своей вывеской на прежнем, прикормленном месте. Берет тот же самый штат, но уже как хозяин. Повар, биллиард, половые – все знакомое. Старые посетители начнут туда ходить, как и раньше ходили. Расходы в этом случае у Недайхлеба минимальные: мебель, посуда, новая вывеска… В тысячу рублей вполне можно уложиться, если брать все подержанное и в рассрочку. И готово: он хозяин портерной, которая обошлась ему в копейки. Наследников нет, делиться ни с кем не надо.

Лыков перевел дух и продолжил:

– Однако тело быстро нашли. Пришлось буфетчику действовать по запасному плану. Пока я в пасхальную неделю ловил карманников, он привел фиктивного покупателя, торговца яйцами. И предложил Ивану за портерную три с половиной тысячи. Убедил, что больше никто не даст, а на канареек ему этого хватит. Через два месяца Иван вступил бы в права наследства – и тю-тю заведение. Никто бы и не хватился, если бы Павел Афанасьевич не влез в это дознание.

– Но как они заманили осторожного кабатчика в притон? – уловил самое слабое место в логике помощника Благово. – Имея на руках большие деньги, вряд ли Архип Осташков проявил легкомыслие.

– Пока не знаю, Павел Афанасьевич. Надо бы спросить у Парамоши, какое заведение торговал его покойный хозяин на Песках. Следы ведут туда. Деньги нужны были для покупки второй портерной.

Но вице-директор покачал головой:

– Когда родственникам не выдали тело покойного в срок, Недайхлеб насторожился. Он понял, что полиция заподозрила неладное. У мошенника было время, и он подготовился. Если мы сейчас спросим насчет той покупки, уверен, все окажется шито-крыто. Вот хозяин с Песков, он выучил свою речь наизусть и отбарабанит нам. Если мы имеем дело с преступным замыслом, допускаю, что Архипа заманили по-хитрому. Подобрали место якобы на продажу, заставили взять из конторы деньги, а взаправду сделку никто проводить не собирался. И если мы найдем этого ухаря, он скажет нам, не моргнув глазом: да, хотел продать. Вел разговоры, люди ходили, приценивались. И этот был, с Четвертой роты. Но я передумал и в день смерти Осташкова его не видел. К кому он там шел с восемью тысячами, понятия не имею. Что нам даст такой ход?

– Но ведь там, скорее всего, купца и утопили, – предположил Шереметевский. – Заманили и кончили.

– Почему именно там? – возразил Лыков. – Пески относятся к Рождественской части, где больше всего колодцев. Аж целых восемьсот! Тогда вода в легких у покойника была бы не из Большой Невы. Место, где убили Осташкова, или в Литейной части, или Московской, или Спасской. Мы можем никогда его не найти.

– Надо навести справки о буфетчике, – выдвинул новую идею Леонид. – Расспросить околоточного, помощника пристава, самого пристава. Узнать, что за человек и нет ли за ним подозрительных связей.

– Опять возражаю, – поднял руку Благово. – Спросить у штабс-капитана Зарницкого? А то вы не знаете, что это за личность. Осташков владел портерной на правах трактира. То есть мог угощать горячими блюдами, но без продажи крепких питий. На самом деле у него открыто подавали водку, полиция знала и покрывала. И что скажет тебе про буфетчика околоточный? А пристав-мздоимец?

– Что же нам делать? – обиделся чиновник градоначальства. Департаментские ответили хором, будто сговорились:

– Агентурное освещение!

Лыков тут же развил мысль:

– Если спрашивать о портерной в Четвертой роте, то у вашего надзирателя. Кто в сыскной отвечает за район?

– Не имеющий чина Рогинский.

– Толковый?

– Вроде не дурак. Третий год на районе, должен быть в курсе всех тамошних дел.

– Леонид, поговори с ним. Нет ли замечаний к Парамону Недайхлебу? Почему его назвали однажды Акинфеем? Еще возьми на себя поиск того заведения на Песках, которое хотел приобрести покойный кабатчик.

Шереметевский гоготнул:

– Все я да я, а ты, Леха, чем займешься?

– Этим якобы фельдфебелем. Я тут кое-что вспомнил.

Благово, долго молчавший, улыбнулся:

– Наконец-то. Догадался-таки?

– Точно так, Павел Афанасьевич. Слезящиеся глаза – особая примета Мишайкина.

Чиновник градоначальства замер, как громом пораженный:

– Мишайкин? Кличка Туз? «Иван» в розыске, о поимке которого есть Высочайшее повеление?

Терентий Мишайкин, крестьянин Лужского уезда, удостоился небывалой для фартового чести. После побега с каторги и убийства полицмейстера Читы о злодее доложили лично государю Александру Александровичу. Тот распорядился поймать негодяя и предать военному суду в обход правил. Однако вот уже третий год его повеление оставалось неисполненным.

– Неужто он здесь, в Петербурге? – не поверил коллежский секретарь. – Имея такой ярлык на лбу? Дурак он после этого!

– Мишайкин далеко не дурак, – возразил вице-директор. – И уловка, что мы разоблачили, как раз в его стиле. Вспомним, как он начинал.

– Как? – заинтересовалась молодежь.

– Девять лет назад