первую палатку, — пристукнул каблуками сапог.

— Первая рота прибыла, товарищ лейтенант… Что делать?

Крылов очнулся, протер глаза.

— Как чего? Раздевай людей, собирай одежду для прожарки.

— А где прожаривать будем? Ведь машина разбита…

— Собирай, собирай, Суслов. Собери штаны отдельно, гимнастерки отдельно, дальше посмотрим, что делать.

Удивление отразилось на лице Вольта.

— Это как в том анекдоте про рыбу, товарищ лейтенант, — заметил он. — "Жора, жарь рыбу", — говорит один мужик другому. "А где рыба?" — "Ты жарь, а рыба будет".

Все-таки Крылов был сугубо штатским человеком, интеллигентным, вежливым, другой командир так врезал бы Вольту за такой анекдот, что у того штаны сползли бы на сапоги, а уши сами отстегнулись от досады, либо, если они очень крепкие, согнулись в два овечьих рожка, но лейтенант этого делать не стал. Более того — лицо у него внезапно ожило, порозовело, в глазах огонек появился, движения сделались уверенными — значит, придумал что-то Никанор Петрович…

— Вот что, Вольт, — сказал он, — берите-ка с Кожемяко лопаты, ройте яму…

Уж не могилу ли всему отряду АПК? Братскую, одну на всех?

Вольт вздохнул, приложил пальцы к шапке и пошел снимать лопаты с машин — без лопат они из расположения своей базы вообще не выезжали… Хотя было непонятно, что собирается делать Никанор Петрович? Жарить вшей на лопате, как на сковородке? Но для этого можно было найти инструмент покачественнее.

Место для ямы лейтенант указал сам — на макушке бугра, уже хорошенько обработанного дневным солнцем; сам бугор от весеннего тепла хоть и не пополз, но размяк основательно, еще немного, и из него полезут червяки подышать свежим воздухом, себя показать и других повидать, а заодно и спросить, когда в озере, покрытом льдом, начнется рыбалка?

— Копайте здесь, — приказал Крылов, топнул сапогом по размякшей макушке.

— Яму рыть глубокую, товарищ лейтенант? — спросил Кожемяко.

— Примерно по колено. Землю не отбрасывайте далеко, оставляйте тут же, на бортике ямы. Ясно?

— Так точно! — послушно отозвался Кожемяко.

— А с ямой что будем делать? — поинтересовался Вольт.

— Увидишь. Пока копай, Суслов, чтобы генерал с пистолетом снова не примчался.

Любопытно было, что же все-таки задумал лейтенант, что изобрел на ровном месте, на какой сковородке решил расправляться с отъевшимися "фронтовыми подругами"?

Кожемяко тоже увлеченно щурился — интересно было, что же будет делать Никанор Петрович, как выкрутится из никудышного положения? Выдергивал из земли лопату и объявлял себе перекур на пару минут. За это время он и отдышаться успевал, и цигарку выкурить, и на ладони поплевать, чтобы не прилипали к черенку лопаты и не отслаивались. Проворный был славянин.

Потом коротко ругнувшись, — делалось это для вдохновения, — Кожемяко снова всаживал лопату в матушку-планету. Землю аккуратно складывал рядом — серой горкой, пахнущей сопревшими кореньями, сыростью, лежалой травой, еще чем-то, присущим весне.

Копать пришлось до твердого промерзшего слоя, иначе не получалось, лейтенант несколько раз наведывался к ним, смотрел, как идут дела, глаза у него хоть и ожили после грозного предупреждения генерала, но все равно в них сидело что-то тревожное.

Тем временем и средняя палатка — банная — нагрелась, можно было поплескаться в цинковом тазу, вымыть голову и пару шаек с теплой водой вылить на себя. Мылись солдаты почти молча, — непонятно, почему, — сосредоточенно, голосов не было слышно совсем, ну будто они уже находились на передовой и готовились подниматься в атаку… А атака — это дело серьезное.

Вымыться в бане тоже оказалось делом серьезным.

Когда яма была вырыта, лейтенант прошелся по ее дну, проверяя что-то, лишь ему одному ведомое, удовлетворенно наклоняя голову, потом ткнул рукой себе под ноги:

— Суслов, Кожемяко, тащите одежду из первой палатки сюда, — придавил рукой пространство над ямой, — сваливайте здесь…

Кожемяко недоуменно глянул на Вольта, тот отозвался таким же недоуменным взглядом, но шефу они не возразили и вообще ничего не сказали… Да и сказать было нечего, если уж на то пошло.

Штаны солдатские, гимнастерки, кальсоны с рубахами были аккуратно свернуты и разложены вдоль всего окоема палатки, — такой порядок царил во всем, одежду даже боязно было трогать. Но трогать надо было. Иначе вши начнут размножаться прямо в этой палатке, верх у которой уже повлажнел от тепла и пара, от горячей мокрети, которой было наполнено среднее отделение, и Вольт с опаской посмотрел на грузно прогнувшуюся ткань: не прорвется ли?

Он схватил десяток аккуратных, словно бы их сложили на почте, где аккуратность любят очень и очень, кучек одежды и, совсем не опасаясь, что часть вшей перекочует на него, поволок на улицу, в яму. Сложил одежду в углу ямы, спросил у лейтенанта одними глазами (да еще брови приподнял): "Так?"

Крылов одобрительно наклонил голову:

— Так.

Кожемяко рядом с кучей одежды, принесенной Вольтом, опустил в яму свою кучу, лейтенант одобрил и ее — хорошая, мол, пушма, даже больше той, что принес Вольт. Но и комплекция у белоруса была побольше, чем у Вольта, и мышцы он накачал покрупнее… А Вольт как был блокадным пацаном — худым, недокормленным, даже во сне думающем о еде, так блокадным пацаном и остался. У Кожемяко жизнь была более сытная.

Когда вся одежда из первой палатки была перенесена в яму, лейтенант вздохнул по-ребячьи обиженно, будто его в чем-то недооценили, и скомандовал:

— А теперь засыпайте яму землей.

Оба бойца и присоединившийся к ним дядя Митяй Тесля недоуменно посмотрели на лейтенанта.

— Чем засыпать? — переспросил дядя Митяй.

— Как чем? Землей, я же сказал. Даром, что ли, вы ее сберегали, откладывали в сторону?

— Землей — и все? И посыпать ничем не надо?

— Не надо.

— Никаким клопомором?

— Никаким клопомором.

— Чудеса какие, — дядя Митяй Тесля покачал головой из стороны в сторону, это у него получилось смешно, как-то по-китайски, хотя ситуация была совсем не смешной: над отрядом висела тень грозного генерала Симоняка с "парабеллумом" в руке, который был готов не только порешить людей из отряда Крылова, но и сжечь машины.

Крылов проверил, как засыпана яма с одеждой, кое-где примял землю сапогами — важно, чтобы яма была накрыта плотно, затем выпростал из-под земли наружу половинку рукава одной из гимнастерок, также придавил его со всех сторон сапогом.

— Ну вот, кажется, и все, — проговорил он негромко. Огляделся. — Голь на выдумку хитра. Так на Руси всегда говорили… Будем ждать. — Крылов, кряхтя, разогнулся, помял себе спину: все-таки лейтенант был в возрасте, и в силу своих лет так же, как и его подчиненные, приравнен к беспалым, одноглазым, хромым солдатам, к воинам, годным лишь для нестроевой службы… Подозвал к себе Теслю.

— Дядя Митяй, сруби