человек. Алиса Пименова дружила с ним в их аспирантские годы и, зная его в «обычной жизни», описывала его мне совсем другим.

Когда дело дошло до защиты дипломов (я, как и Берковский и другие преподаватели, была членом ГЭКа), студенты как бы проснулись и представляли достаточно продуманные проекты, но я догадывалась, сколько труда это стоило их руководителям.

Мы с Виктором Берковским на ГЭКе МИСиС

С этого же времени началось мое сотрудничество с Женей Поляком, который защищал кандидатскую диссертацию под руководством Марка Львовича Бернштейна и сейчас работал ассистентом кафедры, вместе со мной и Воронцовым представляя специальность «физика металлов деформации».

Меня хватило только на два года этих бесплодных усилий. За эти годы защитились еще два моих аспиранта, и я без особых хлопот получила звание профессора по ходатайству ЦНИИчермета.

Мы становимся лабораторией

Наша тематика за эти годы расширилась, помимо листовых сталей мы занимались крепежом, поковками. Финансово «держались» на договорах с Череповцом, НЛМК, ВАЗом, Белебеевским заводом «Автонормаль».

Радикальные изменения произошли во всем. Открылись границы, и все начальство стало разъезжать по заводам – зарубежным поставщикам металлургического оборудования. Эти поездки стали такими частыми, что сверху спустили ограничения числа поездок, не больше двух в год. Тут-то дошла очередь и до нас. Начальство предпочитало ездить в капстраны. Если по программе СЭВа с Чехословакией я участвовала в обсуждениях только на советской территории, то теперь мне было предложено поехать в Чехословакию с сотрудниками.

Мы привезли отчеты, которые произвели впечатление на директора исследовательского центра завода в Кошице, Штефана Блажея. Он предложил нам продолжать работы с заводом. В прежние годы мы работали за галочку и удовольствие, но сейчас я была вынуждена сказать, что без финансирования мы ничего продолжать не можем. Мы явно были в разных категориях, потому что Блажей немедленно предложил финансово подкрепленный контракт. Ему очень хотелось, чтобы сотрудники нашей лаборатории физически находились на заводе, поэтому, помимо фиксированной суммы контракта и оплаты проезда сотрудников, им предоставлялось жилье (двухкомнатная квартира) и командировочные – десять долларов в день (моя месячная зарплата составляла пятьдесят).

Этот контракт с Институтом при заводе в Кошице длился многие годы и был важной статьей бюджета лаборатории, и многие сотрудники «вахтовым методом», обычно по месяцу, бывали в Чехословакии (позже – в Словакии, где оказался этот завод после развода чехов и словаков).

В результате наша группа оказалась впереди планеты всей и по финансированию.

Мы по-прежнему принимали дипломников из МВМИ и МИСиС, одной из которых была очень симпатичная девочка Ира Арабей. Я ее прикрепила к Лене Крохиной, выпускнице, как и Лена Жукова, физфака МГУ, которая уже завершала диссертацию. Пас их Саша Петруненков, а я намеренно была на вторых ролях, чтобы не помешать ему при защите его докторской, о которой я думала больше, чем он. Когда приблизился срок окончания ее дипломной практики, Ира пришла ко мне с просьбой оставить её в лаборатории. Я ей честно ответила:

– Ирочка, мы бы все были тебе рады, но ты же видишь, у нас так тесно, что и сесть негде.

Её моментальный ответ решил все:

– А я постою.

У Голованенко случились какие-то размолвки с еще имеющим вес парткомом, и новым директор ИКС оказался некий Владимир Иванович Красных. В одной из командировок (как раз в Кошице) мне пришло в голову, что пора нам перестать быть под кем-то и настало время стать самостоятельной лабораторией.

Помню, что получилось сочинение на четырех листах: своевременность создания в структуре института лаборатории штампуемых сталей, имеющиеся кадры и оборудование, источники финансирования – там было много чего еще, и по приезде я положила копии этой бумаги одновременно секретарям генерального директора, директора ИКС, председателя совета трудового коллектива (новая временная игра). Про партком и профсоюз не помню. Первым отреагировал Красных:

– Ну почему вы не посоветовались, зачем сразу всех беспокоить?

Для меня это было только подтверждением правильности моих шагов: отговорил бы и других настроил.

Около месяца не было никаких движений, но до нас доходили отголоски «снизу», что время от времени в центральной дирекции обсуждают, что же делать с моей служебной запиской. И вдруг, без всяких дополнительных разборок, вышел приказ об образовании нового подразделения и назначении меня заведующей лабораторией.

Тут уж мы гуляли всем коллективом и друзьями – сначала в ресторане гостиницы «Россия» по поводу открытия лаборатории, а вскоре – еще шире в ресторане «Узбекистан» на предмет моего пятидесятилетия.

Из-за трудностей финансирования и мизерных зарплат институт стал таять на глазах. Зато, чтобы взять на работу нового сотрудника, требовалась только готовность его содержать. Мы немедленно узаконили отношения с ребятами из НИИАТМ, которые сотрудничали с нами и раньше, но абсолютно осиротели после отъезда Миши Дробинского в Израиль. Наша лаборатория сразу выросла на пять человек.

Борис Букреев и Танечка Шифман-Милюнская на банкете по поводу моего пятидесятилетия

Мне всегда везло быть окруженной порядочными сотрудниками. Когда зарплаты в основной части института стали совсем символическими, ребята без всяких дискуссий приняли моё правило: «Детей и стариков надо кормить», и мы пригласили в лабораторию в качестве старшего научного сотрудника бывшего директора Сергея Александровича Голованенко.

Насколько не главным для моих сотрудников было раздать все по карманам, иллюстрирует еще один пример. В штате ЦНИИчермета была учительница английского языка, Людмила Николаевна Филина, которая в основном была занята обучением английскому многочисленных директоров «малых» институтов и их «накачиванием» перед зарубежными поездками. Когда почти рухнул госбюджет, на нее, естественно, зарплаты не хватило. Она обратилась ко мне, и ребята (для меня они всегда будут «ребята», потому что приходили, в основном, совсем детьми, сразу после института) единогласно поддержали идею принять ее в нашу лабораторию, радуясь, что теперь у нас будет «своя» учительница английского.

К нам по-прежнему хорошо относились на заводах, но и там было трудно с финансами. ВАЗ начал платить нам легковыми автомобилями, КАМаз – грузовиками. Машины уходили на какие-то автобазы, те сами находили покупателей, а деньги переводили нам на счет (мы образовали какую-то мистическую организацию – МИРТ, специально для отделения «наших» счетов от института, иначе бы мы никогда этих денег не видели). Помню свои идиотские телефонные звонки на эти базы, когда я чувствовала себя скорее диспетчером, чем научным сотрудником. Огромную помощь в реализации этой цепочки оказывала Таня Ефимова с ее вдруг проявившейся отличной бизнес-хваткой, которая нам сильно пригодилась впоследствии.

С институтом мы