Эллис поднимает на меня глаза.

– Да, а еще нам известно, что, в общем, не так много требуется воды, чтобы утопить человека. Вон, в ванне это можно сделать, в мелкой луже после дождя.

– Можно, – соглашаюсь я, – но почему бы тогда не оставить тело, чтобы его обнаружили позднее? Зачем его выносить? Есть риск на этом попасться.

Этого хватило, чтобы заставить Эллис погрузиться в задумчивое молчание. Тем временем я уплетаю сыр с крекерами и прямо из бутылки большими глотками пью кислый сок. Моя компаньонка щурится в сторону того места, где было найдено тело Корделии. От прищура на лице Эллис, под единственной веснушкой на скуле, появляется морщина.

– Мы действительно сделаем всё это? – спросила я наконец, когда она потянулась ко мне за клюквенным соком.

– Да, – с некоторым удивлением отвечает она и смотрит на меня. – Как же иначе, Фелисити? Для меня это лучший способ написать о смертях.

Я вздыхаю.

– Прекрасно. И когда же мы закончим? У меня своя работа есть, между прочим.

– Это не займет много времени, – обещает она, – мне надо закончить к концу зимы, чтобы книга была вовремя отредактирована. Вся весна уйдет на проверку.

– Отлично. Но ты до сих пор не объяснила мне, как Корделия Дарлинг оказалась утопленной на суше.

Эллис снова смотрит в сторону озера и щурится от яркого солнца.

– Неужели не ясно? – говорит она. – Убийцы сделали так, чтобы все было похоже на колдовство. Им нужно было, чтобы в этом обвинили девушек из Дэллоуэя. И они добились своего.

Я иду по следу, протянувшемуся от озера через поле обратно вверх по холму, где Годвин-хаус, словно хищная птица, примостился на скалах и молча выжидает.

Если бы преступление расследовали, то могли бы найти свидетелей. Но, увы, никто этого не сделал, поэтому смерть Корделии так и осталась тайной, до сих пор покрытой мраком.

– Ты говорила, что делаешь Марджери отрицательным персонажем, – упоминаю я.

– Да.

– Зачем ей тогда обвинять своих друзей в смертях? Почему бы не обвинить горожан?

Эллис пожимает плечами.

– Да кто знает? Разум психопата – необъяснимая вещь. Может быть, она думала, что так интереснее сеять страх и истерию внутри ковена – чтобы девушки не знали, кому можно доверять, а кому нет, и так далее.

Я не убеждена в этом, но все же киваю головой.

– Есть еще кое-что, – говорит Эллис.

Стряхнув с рук крошки от крекеров, она поднимается с корточек и предлагает мне встать.

– И что же?

– Возьми меня на руки.

– Прости, не поняла?

Эллис повела бровью.

– Если бы это Марджери убила всех, тогда ей нужно было бы вытащить сюда тело Корделии Дарлинг, ведь так? А мы видели ее портрет. Она была некрупной.

Конечно, Эллис очень далека от понятия «труп». Ее глаза горят в нетерпении; скрестив руки на груди, она следит за мной, пока ветер треплет по ее лицу пряди черных волос. И все же, когда я наклоняюсь, чтобы поднять ее, она ощущается мертвым грузом в моих руках. Дыхание перехватывает. Стоит сделать два шага, и я спотыкаюсь.

– Спокойно, – шепчет Эллис, и я чувствую ее горячее дыхание.

Стиснув зубы, я делаю еще шаг.

– Ты камни, что ли, на завтрак ела?

– Ну я просто очень высокая для своего возраста, и мой вес больше твоего.

Пройдя еще метр, я бросаю ее прямо на траву, не церемонясь, и, выжатая как лимон, сваливаюсь рядом с ней. Эллис падает навзничь, раскинув руки на земле. Я беспокоюсь, не сломала ли ей что-нибудь, бросив так, но она вдруг говорит:

– Марджери могла ее тащить.

– Что?

Эллис остается неподвижной.

– Марджери тащила ее. Ей не пришлось нести Корделию через поле. Есть другие способы переместить тело. Это не доказательство ее невиновности.

Я прячу руки под одежду.

– Не буду я тебя никуда тащить.

Эллис приподнимается на локтях, в упор глядя на меня.

– Нет, – секунду спустя произносит она. – Ты не обязана это делать. Хотя могла бы попытаться.

Она перебирается к пледу для пикника. Я остаюсь позади нее на своем месте с ноющей спиной и взмокшим лицом, пока Эллис снова не наполняет стаканы соком и не зовет меня, а я покорно следую за ней.

– Идите без меня, – говорит Эллис на вечеринке по случаю Хеллоуина в Лемонт-хаус. Она сидит в комнате отдыха на одном из высоких стульев у окон, не сводя взгляд со склона. Ее темные волосы рассыпались по плечам, и на рукаве виднеются капли чернил. – Мне надо писать.

Возможно, мы и сблизились, но без ее объединяющей роли мы вчетвером – несуразная группа. И все же мы идем без нее. Леони принесла фляжку: мы передаем друг другу бурбон Эллис (авторитет которой непререкаем даже в ее отсутствие) по дороге через двор. Мне одной не надоело наряжаться. Остальные надели все те же юбки из шотландки и свитеры с узором-косичкой. У Леони на голове берет, на худых ногах Каджал шерстяные чулки. Я в костюме Персефоны выгляжу глупо по сравнению с ними.

– Лучше бы это был Годвин-хаус, – вздыхает Клара при виде кучки хихикающих первокурсниц в их неубедительных образах: сексуальная медсестра, сексуальная вампирша, сексуальная жрица.

– Хорошо бы, чтобы здесь были мы и больше никого.

Мы дружно согласились с этим, но потом я задумалась, на самом ли деле всё так. Действительно ли мне хотелось бы, чтобы мы были здесь одни? Разве мы сильно отличаемся от них всех? Мы лучше?

– Школа только для девушек из Годвина, – вслух произнесла я то, что они хотели услышать. – Мы бы сформировали нашу собственную теоретическую точку зрения на принцип классической литературы. Нас бы цитировали в книгах.

– Приглашали выступать на конференциях.

– Брали бы у нас интервью для газеты «Таймс».

– Спорили бы, идиотки мы или гении.

– И то и другое, – говорит Леони, и в ответ на это смеется даже Каджал.

Но мне не смешно. Год назад мы с Алекс ушли с такой же вечеринки и вернулись в Годвин, спрятав под пальто украденный череп Марджери. Мы зажгли свечи, пролили кровь и вызвали темные силы.

В этом году Самайн выпадает на конец недели. И я чувствую, как этот день приближается, стирая тонкую завесу между двумя мирами.

Что может просочиться сквозь эту завесу, когда она истончится? Жаль, что Эллис сейчас не со мной. Она бы обхватила меня за локоть и губами касалась моего уха, шепча сокровенные тайны. Мне легче забыть о своем наваждении, когда она рядом.