– У меня для тебя кое-что есть, – говорит Эллис, появившись в дверях моей комнаты без приглашения. Это становится ее привычкой. Она одета в твидовый жилет и шейный платок. Держит руку за спиной.

Уже нет знаков, которые мы наносили на ее лоб прошлой ночью, все смыто.

Я прикрываю ноутбук, чтобы гаджет не оскорблял ее чувство прекрасного.

– Больше никакого чая.

– Это лучше, – уверяет она меня и входит в комнату без разрешения. – Дай руку.

Я протягиваю руку, и она кладет в мою ладонь что-то завернутое в коричневую бумагу и перевязанное бечевкой. Кивком головы Эллис заставляет меня потянуть за одну ниточку. Шнурок развязывается, бумага спадает и…

– Эллис, – чуть дыша, произношу я. Если бы не разлетающиеся между моими пальцами карты таро, от которых я не могла оторвать взгляда, мне было бы стыдно. Черные матовые карты, выстланные тончайшими нитями металлического золота в форме скелетов. Глянцевое покрытие заполняет сплетение черепов и костей, рождая их блеск при дневном свете. – Это…

– Я подумала, что тебе они понравятся, – говорит она.

Я перевожу взгляд с колоды на Эллис. На ее губах играет легкая улыбка. Не та, что растягивается на лице, морща уголки глаз, а искренняя, судя по ее мягкости и по тому, как Эллис на меня смотрит.

Я предлагаю колоду, Эллис вытягивает одну карту из середины и переворачивает. Я вижу Мага.

– Что бы ни было, добивайся, – объясняю я. – Все получится. Вся нужная сила у тебя в руках.

– Очень надеюсь на это, – отвечает она.

Я убираю карты на почетное место на полке рядом со свечами и нашим с Алекс общим фото, сделанным во время поездки на озеро, где вечерний солнечный свет пылал огнем в ее волосах. Эта фотография раньше лежала в шкафу среди всякой всячины прошлых лет. Я вновь взглянула на нее лишь этой ночью. Когда я увидела наши улыбающиеся лица, мне вдруг стало стыдно бросать ее обратно в темный угол.

– Это она? – спрашивает Эллис из-за моего плеча.

– Она, – отвечаю я, вглядываясь в лицо Алекс. Плавный контур носа, россыпь коричневых веснушек, изгиб красных губ. Та Алекс, что на фото, понятия не имела, что умрет в течение года.

– Молодо выглядишь, – замечает Эллис. Да, согласна. На фото я смеюсь, положив руку на широкие плечи Алекс, словно никогда не отпущу ее.

– Это было два года назад. Мне было шестнадцать.

Мы только въехали в Годвин-хаус. В то время я еще не верила в привидения.

Эллис смотрит на фото еще какое-то время, потом разворачивается и целенаправленно идет к моему стулу, стоящему у письменного стола. Мне остается лишь сесть на кровать.

– Есть еще кое-что, – заявляет она. – Я хочу закончить свою книгу до конца этого года. Значит, у нас не так много времени. Мне нужно выяснить, как случились эти смерти.

– Хорошо, – я хватаю со стола свой блокнот, лежащий у локтя Эллис. Она подает мне ручку.

Несколько мгновений я держу ручку в руке; ее тяжесть сродни дурному предзнаменованию. Прошлая ночь, возможно, была ошибкой. Еще не поздно отказаться и остановить все это.

Но Эллис заводит разговор, не оставляя места моим сомнениям.

– Сначала, – произносит она, – предполагаемые жертвы. Четыре смерти, по одной на каждую из ведьм Дэллоуэя, разумеется, не считая Марджери Лемонт, от чьего имени будет рассказ.

– Не самая приятная история, – признаюсь я. – Мы ведь не будем ее здесь разыгрывать, да?

Эллис смеется. Впервые я услышала ее чистый и заливистый, как зимние колокольчики, смех.

– Смешная ты, – говорит Эллис. – Естественно, будем. У каждой из нас будет уникальная возможность вжиться в истории Флоры Грейфрайар, Тамсин Пенхалигон, Беатрикс Уокер и Корделии Дарлинг. Будет весело.

– Весело, – повторяю я.

Эллис кивает.

– Конечно. Не вредничай, Фелисити. Это всего лишь игра.

Я хватаюсь свободной рукой за сиденье стула. Ладони стали влажными. Должно быть, от стылого воздуха, налетевшего со стороны озера через распахнутое окно, у меня закололо в затылке.

У нас с Эллис совершенно разные понятия о веселье. Но ей это нужно, и мне, кажется, тоже.

– Прекрасно. Я так понимаю, магии в твоей книге нет, учитывая твое мнение по этому поводу. Ведьмы не особо-то общаются с дьяволом, они просто страдают от тяжкого бремени людских чаяний.

– Точно, – соглашается она, пихнув меня в ногу узким носком своей туфли. – Колдовство – это просто аллегория женской скорби и гнева. Я говорила тебе.

– Ну конечно. Как я могла забыть.

– Поэтому тебе это пойдет на пользу, Фелисити, – подчеркивает Эллис. – Чтобы ты не забыла.

Все как-то по-детски: сидим вдвоем в моей комнате, болтая о предполагаемом убийстве, как дети на пижамной вечеринке под одеялами с фонариками. Но Эллис, похоже, никогда в своей жизни не носила пижамы, а уж о ночевках и говорить не приходится.