Папа не смог сдержать слез, и они потекли по его щекам.

Мы прижались друг к другу. Нам больше ничего не оставалось. Прижаться друг к другу – лучший способ сказать, что мы друг друга понимаем. Что все, что было в прошлом, – это один большой дурдом. Что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Что любовь никуда не делась.

Папа вытер слезы.

– То, что ты сделала в школе, – очень смелый поступок. Мама бы тобой гордилась.

– Спасибо, пап.

– Клянусь, она бы тобой очень гордилась. Я тоже горжусь моей взрослой дочерью.

У меня растаяло сердце.

– Пойдем, – сказал папа и потащил меня на кухню.

Он открыл банку персиков в сиропе, и мы принялись орудовать чайными ложками. Мы молчали довольно долго. Но это молчание не было неловким. Оно успокаивало.

– Звонили журналисты, – сказал папа с полным ртом. – Раз десять, начиная с того момента, как я пришел домой.

– Что ты им сказал?

– Я отправил их куда подальше. Они все из каких-то желтых газетенок. Им не очень-то интересна твоя история. Им нужна сенсация. Один из них даже предложил денег за интервью с тобой, представляешь? В какой-то момент я перестал брать трубку. Телефон просто звонил.

– А как Сати, в порядке?

– Да, но, думаю, в садике ему приходится нелегко. Его друзья знают, что ты Кошка. Они подсмеиваются над ним. А он плохо понимает, что происходит. Ты его сестра. Точка.

Я с трудом проглотила кусок.

– Ты знаешь, что дети могут быть жестокими. Но Сати, по крайней мере, сегодня неплохо повеселился.

– Ты о чем?

– Телефон все звонил, и это раздражало твоего брата. Он каждый раз спрашивал, кто звонит и почему я не беру трубку. Я поднялся наверх переодеться, и вдруг телефон перестал звонить. И знаешь что? Сати стоял у телефона! Он снял трубку и рассказывал журналисту, как у него прошел день. Он во всех подробностях описывал, как они ходили в «базеин», как он «кувался» вместе с «воспилательницей» и про все остальное! Я пытался не смеяться, но, клянусь, это было непросто. Минут через десять на том конце повесили трубку. Когда телефон опять зазвонил, Сати спросил, может ли он ответить, и я разрешил ему и посоветовал не забыть рассказать про игры на прогулке.

Мы так громко рассмеялись, что чуть не подавились кусочками персика.

В этот момент в гостиной раздался ужасный грохот.

Мы бросились туда.

Окно было разбито вдребезги.

На ковер только что приземлился кусок бетона. Серый брусок с острыми краями.

Через несколько секунд мы подошли к окну.

На улице стояло несколько мужчин в белом. Они направляли на наш дом фонарики. У некоторых из них были ружья. Они со смехом и звериными криками показывали на окно.

– Эй, ты спишь, обезьяна?

– Что, тепло тебе в твоем логове?

– Иди к нам, у нас есть бритвы. Мы тебе наведем красоту!

Папа сжал кулаки и пошел к двери. Я попыталась его задержать:

– Что ты будешь делать?

– Оставайся здесь.

– Нет, папа, пожалуйста, не ходи туда!

Он дотронулся до моей щеки:

– Все в порядке, Лу. Тебе нечего бояться. Поднимайся в комнату Сати.

Он открыл дверь и вышел, сунув руки в карманы.

Я осталась на пороге. Меня было не видно в тени.

Стоя на крыльце, я видела папину спину, гнусные лица всех этих мужчин и стальные стволы их ружей. Чуть вдалеке раздавались крики и выстрелы.

– Что вам нужно? – спросил папа очень спокойным тоном, словно кусок бетона только что разбил окно не в его гостиной.

Мужчины переглянулись.

Один из них проворчал:

– Она здесь?

– Вы о ком?

– Ты прекрасно знаешь, о ком мы, – прорычал мужчина. – Почему она не выходит?

– Моя дочь – подросток. В это время она спит, как и ее брат.

Мужчины ухмыльнулись:

– Твоя дочь, серьезно? Как ты можешь так ее называть? Ты видел, на что она похожа?

Папа закрывал меня своей спиной. Он держался очень прямо.

– Сейчас я вижу перед собой очень злых людей.

– Нам есть на что злиться, разве нет?

– Ты знаешь, что они опасны!

– Моя дочь боится вас больше, чем вы ее, – сказал папа.

– И правильно делает, – рассмеялся один из мужчин.

В темноте рыскали лучи фонариков.

– Вы мужчины, и вы ополчились против юных девушек. Не вижу в этом ничего геройского. И уж тем более ничего забавного.

Мужчина, который смеялся, вскинул ружье и приблизился к папе.

– Ты же понимаешь, что здесь дела плохи? Фабрика закрылась, работы нет… и теперь повсюду шастают эти гадкие существа. Мы не можем делать вид, будто ничего не происходит!

Папа покачал головой:

– Скажи мне, какое это имеет отношение к моей дочери?

Мужчина повернулся к остальным, словно искал поддержку, словно хотел, чтобы они подсказали ему ответ. Но все молчали.

– Я тоже остался без работы, – сказал папа. – Моя дочь тут ни при чем. Идите по домам, пока не натворили глупостей.

Несколько секунд мужчины стояли в нерешительности. Казалось, некоторые из них готовы уйти, но тот, что стоял напротив папы, поморщился:

– Ну, хорош болтать. Дай нам пройти.

Папа не двинулся с места.

Мужчина наставил на него ружье.

– С дороги!

Я была готова наброситься на него, но папа сделал несколько шагов вперед и встал грудью к дулу ружья.

– Я вас знаю, – сказал он очень спокойным голосом. – Я всех вас здесь знаю.

И папа назвал их имена. Потом он добавил:

– Я работал вместе с вами на фабрике. Я знаю, что вы хорошие люди. И я знаю, что вы злитесь. Но есть одна вещь, которую я не позволю вам сделать. Никогда. Причинить вред моей дочери. Слышите? Если хотите до нее добраться, вам придется меня убить.

Мужчины опустили глаза.

– Ладно, пойдемте, – крикнул один из них. – Пойдемте отсюда.

– Ага, пойдем.

Кто-то хлопнул по плечу мужчину с ружьем:

– Оставь его, он скоро одумается.

Мужчина опустил ствол.

– Да, и тобой займется Савини.

Они скрылись в темноте, из которой доносились крики, выстрелы и звон разбитого стекла.

Папа вернулся в дом. Он закрыл дверь. И я увидела, что у него дрожат руки.