Это был сигнал.

Полицейские с прилегающих к площади улиц перешли в наступление. Со стороны церкви нас поджимала толпа членов Лиги с палками в руках. На нас отовсюду сыпались гранаты со слезоточивым газом и удары. Настоящий хаос. Хоть мы и были сильны, наши противники быстро взяли над нами верх. Девушки вокруг меня падали на землю. Белая одежда сторонников Лиги покрывалась кровью.

Я как могла пыталась защитить Тома, но сама задыхалась от газа.

Я заорала:

– Беги к церкви! К церкви!

Но Том не хотел меня бросать.

Полицейские дали очередной залп гранат, и мы потеряли друг друга из виду. Воздух был настолько насыщен газом, что рассмотреть что-либо было просто невозможно. Я рычала, царапалась и кусалась, не зная наверняка, кто передо мной. Я вспорола живот собаке, которая пыталась укусить меня за ногу. И тут на меня обрушился град ударов дубинками. Я упала на землю, свернулась в клубок и стала ждать конца этого безумия. Больше мне ничего не оставалось делать. Просто надеяться, что я не умру.

* * *

Нас выстроили в одну линию. Заставили опуститься на колени. Положить руки за голову.

Нас окружили, наставили на нас дула пистолетов.

Все это напоминало приведение смертного приговора в исполнение, и на несколько секунд я действительно поверила, что нас, словно животных, расстреляют прямо здесь, на церковной площади.

Приспешников Лиги разогнали полицейские. Наши плакаты и транспаранты, измазанные кровью и грязью, валялись на тротуаре.

Многие из нас были ранены. Некоторых тошнило из-за газа. Морган унесли двое полицейских. Я не знала, жива ли она.

Я безуспешно искала глазами Тома. Скорее всего, ему удалось убежать. Фатии среди девушек, стоявших на коленях, тоже не было.

Между Кошками и людьми, которые оказались вместе с нами, ходили Ревер и Лемуан.

Мы несколько часов простояли на коленях, сложив руки за головой. Полицейские смеялись и время от времени бросали в наш адрес язвительные комментарии:

– Ну что, вы теперь не такие дикие, а?

– Посмотри, какие они смирные, – настоящие плюшевые игрушки!

– Оказывается, кошек не так сложно дрессировать.

Еще через час Ревер наконец сказал нам:

– Вы знаете, что обязаны носить идентификационные карты. Сегодня, выйдя на улицу без них, вы нарушили закон.

Полицейские стали по очереди отводить нас в фургон, где они устанавливали нашу личность. Они позвонили папе, но я не смогла с ним поговорить.

Потом нас согнали за фургон, где за нами следили пять полицейских с собаками. В толпе девушек я увидела Рыжую. Ее подбородок был в крови.

Я спросила, все ли у нее хорошо.

– Просто супер, – ответила Рыжая, шмыгнув носом.

– Что с нами теперь будет?

– Ты пойдешь домой.

– А ты?

Она пожала плечами:

– У меня нет дома. У меня больше нет семьи.

– Что ты будешь делать?

– Я не знаю. Они, наверное, запрут нас где-нибудь.

– Но они не имеют права!

Рыжая усмехнулась:

– О чем ты вообще? Они творят что хотят.

Один из полицейских схватил меня за плечо:

– Ты Луиза? На выход!

Я сжала руку Рыжей:

– Держись! Мы скоро встретимся, клянусь. Мне плевать на ад и рай…

– …говори правду или умирай.

Рыжая произнесла эти слова, кивнув с жалким видом. У меня ком стоял в горле.

По другую сторону фургона меня ждали Том, папа и Сати.

* * *

Когда мы пришли домой, я оделась, и мы поужинали вчетвером.

Мы обсудили западню, которую нам устроила полиция, и то, что теперь будет с девушками, у которых нет ни дома, ни семьи. Я не могла не вспомнить о Морган. Жива ли она еще? У меня перед глазами стояло пятно крови, такое яркое на фоне ее белой туники. Я ненавидела Морган так же, как и она меня. Но я пришла в ужас, увидев, что она ранена. Она была очень бледной. Я знала, что никто из девушек не мог так поступить. Напасть на кого-то из Лиги – это прямой путь к поражению.

– Наш Марш полностью провалился, – вздохнула я.

Папа положил руку мне на плечо:

– Нет, Лу. Вы прекрасно держались. Это уже достижение.

Папа был уверен, что все Марши Кошек, стихийные или организованные, обязательно заставят людей осознать, что Кошек много, что они такие же личности, как и все остальные, и что они имеют те же права и обязанности.

После ужина мы с Томом пошли укладывать Сати. Том прочитал моему радостному брату две сказки. Когда он уснул, я показала Тому свою комнату.

Было так странно видеть его в ней. Думаю, он испытывал то же самое. Нам было неловко и в то же время хотелось броситься на кровать. После такого дня мне была просто необходима нежность. Мы прижались друг к другу и поцеловались. На кухне зазвонил телефон, и нам пришлось остановиться.

– Папа внизу, нам, наверное, надо спускаться?

Когда мы пришли на кухню, папа был белый как полотно.

– Звонила Патрисия. На Савини было совершено покушение.

* * *

Мы втроем уселись на диван напротив папиного компьютера.

– Это произошло двадцать минут назад. С тех пор по всем каналам крутят видео.

Оскар Савини стоял на уличной сцене. На него были направлены прожекторы, и казалось, что его белоснежная улыбка и костюм сделаны из чистого света. В том, как он помахал рукой, было что-то воинственное и дружеское одновременно. Он поприветствовал своих приспешников, членов Лиги. Когда камера взяла общий план, мы увидели, что перед сценой стоит гигантская толпа людей в белом: все они на грани истерики, до того рады видеть своего героя, своего спасителя, такого белого, чистого, красивого мужчину по имени Оскар Савин.

Внизу под видео мигала красная надпись: «Экстренные новости!!»

Папа прибавил звук.

– Как вы знаете, не проходит и дня, чтобы мы не столкнулись с очередным проявлением агрессии, – произнес Савини, чеканя каждое слово. – Услышьте меня: из-за этих существ, из-за попустительства со стороны политиков наша страна превращается в племя дикарей!

В толпе прокатилась волна возмущения.

– Если мы ничего не предпримем, наша страна превратится в джунгли! Большая часть этого отродья не занимается своим образованием, они днем и ночью шатаются по улицам. Они шантажируют наших детей и угрожают им, а их родители сидят сложа руки. Сегодня они голыми прошлись по улицам наших городов. Совершенно голыми! Какой прекрасный пример они подают, не правда ли? Их так много, что наши дочери боятся выходить из дома. Повсюду страх, да, страх! Ответьте мне: станем ли мы терпеть, что наши дочери боятся?