лицом вниз на землю, снова вставали и выли во всю глотку. Ближе к утру колдун уже валился с ног – настолько он был измотан этим безумным спектаклем, который нередко завершается конвульсиями и пеной из носа и рта.

Малоприятная бессонная ночь наконец-то закончилась. Утром, когда шаман вышел из бессознательного состояния, в которое он впал на рассвете, он рассказал, какие ответы на его вопросы дали духи и что еще они поведали. Аборигены верили всему, что говорил шаман, и вручали ему дорогие подарки, чаще всего – меха. О больной женщине, которая лежала завернутая в меха на лежанке слева от входа, шаман говорил, что она придет в себя через короткое время. Если предсказание шамана не сбывалось, а аборигены начинали жаловаться, шаман всегда находил объяснение – он оправдывался тем, что духи посчитали нужным изменить свое решение после того, как находившийся на излечении абориген не соблюдал предписания шамана, необходимые для исполнения предсказания. А властная речь шамана для аборигена – истина в последней инстанции. К шаману обращаются для предсказания смерти людей и оленей, удачи в рыбалке и охоте и т. п. Сибирские «языческие роды» верят в хороших и плохих духов, самым могущественным из которых является Арканум, ему часто приносят в жертву животных. Деревянные, каменные, снежные и тряпичные божки являются своего рода воплощением духов подобно тому, как иконы святых играют аналогичную роль для католиков[58].

Многие из аборигенных сибирских родов верят в жизнь после смерти, тогда как другие считают, что со смертью все заканчивается. Главная характерная черта в вере северосибирских аборигенов, по-видимому, заключается в том, что умершие ходят по земле и, как невидимые тени, снова переживают свою прежнюю земную жизнь. Широко распространено мнение, что мертвым нужны инструменты и оружие, которыми они владели при жизни, – поэтому их часто помещают наоборот, то есть в перевернутом положении, рядом с надгробьями, поставленными над мертвецами, которых кладут на снег или землю. Тени умерших обладают силой, при помощи которой они могут делать остающимся в живых зло или добро.

Глава XVII

2000 верст в санях по заснеженной тундре

Снежные штормы и мороз. – Спутники в поездке. – Бодрящая езда на санях. – Печь, диван, чай и чтение романа. – Крест богов. – Черепа у реки Кедровой. – Тепло гостиной. – Сибирское гостеприимство

В самый разгар зимы приятнее ехать по северосибирской тундре в теплом купе поезда, чем в открытых санях. Расстояние от окрестностей Таза, откуда я выехал на юг, до Сургута составляло 2000 верст.

27 ноября я покинул зимнюю станцию Нейве-сале, где предварительно произвел приготовления к этой не очень простой поездке. В тот же вечер я пришел в чум моего проводника. На следующий день был буран, но мы, тем не менее, согнали оленей, нескольких поймали и запрягли в сани, после этого чум был разобран и поездка началась.

Снег мел нам в лицо, из-за чего оно становилось мокрым. Приходилось утыкаться лицом в меховой воротник, который намокал от дыхания. Если голову нужно было вернуть в нормальное положение, то замерзало лицо, особенно нос, что было еще хуже, а на воротнике начинали образовываться сосульки и кристаллы льда. Когда мы наконец разбили лагерь, я поспешил в чум, как только он был установлен, чтобы согреться у огня.

На следующий день снежный шторм стал еще мощнее: были такая метель и ветер, что мы ни на мгновение не могли выглянуть из чума. Существовала реальная опасность задохнуться в снежном буране. В тот день мы никуда не поехали. Следующие шесть дней погода была терпимой, хотя холодной и туманной. Было совсем непросто держать ноги в тепле, когда целый день сидишь в санях. Время от времени я сходил с саней и шел рядом с ними – кровь снова приходила в движение и в толстых меховых одеждах опять становилось тепло. Однако чем тебе теплее, когда ты садишься обратно в сани, тем быстрее можно замерзнуть. Северосибирские аборигены, которые сами по себе очень закалены, к примеру якуты в Восточной Сибири, не используют мешки для ног во время езды.

В первые дни после выезда мы проехали множество рек, на берегах которых из снега торчали ивы и лиственницы, а местами – одинокие березы. После этого дорога опять пошла через равнинную тундру, где в отдельных местах у дороги находились небольшие заросли лиственниц.

У меня по спине бегут холодные мурашки, когда я думаю о езде по тундре, открытой всем ветрам.

Погода стала ясной, мороз усилился, подул леденящий северо- восточный ветер. Небо над нами было светлое и ясное, но вид справа полностью заслоняли снежные облака, которые взметались от копыт оленей и полозьев саней, смешиваясь с теплым синеватым дыханием животных. По пути – ни единой кочки или куста, только мороз обжигает лоб, нос и щеки, из-за чего лицо превращается в единую обгоревшую корку, которая у аборигенов в течение зимы полностью облезает и заменяется новой кожей.

В утренний час, выйдя на рассвете на лыжах, чтобы согнать оленей, мы наткнулись на два чума. Наши олени смешались с оленями их жителей, но с помощью хозяев мы их тут же разделили. Владелец одного из чумов был моим старым знакомым, и, чтобы засвидетельствовать мне свою признательность за некоторые услуги, которые я ему ранее оказывал, он пригласил меня в гости к себе в чум. Молодой абориген, очень красивый и хорошо сложенный мужчина, незадолго до этого женился, причем они с женой перед свадьбой крестились. В их чуме на деревянной подставке стояла икона, к которой они, судя по всему, испытывали большое почтение. Рядом с иконой не было никаких языческих истуканов, что было совершенно нетипично для крещеных аборигенов.

Меня угостили весьма вкусным вареным оленьим языком и сырым мороженым осетром, а на прощание мы получили в дар экземпляр редкой и ценной шкуры черного песца. Мой молодой друг отвез меня к чуму проводника, где уже шла подготовка к отправлению. Два незнакомца грузили на сани рыбу и пушнину в Сургут для нескольких русских рыбаков из Тазовского района – ответственная и утомительная пересылка.

После того как мы преодолели примерно половину пути до Сургута, мы опять подобрали две семьи, которые направлялись на юг и тоже везли рыбу из Таза. Во все грузовые сани было запряжено по двое оленей-самцов, их груз составляли товары весом 10 пудов (335 датских фунтов). При доставке товаров из Таза в Сургут за одну загрузку платили 10 рублей за сани, в обратную же сторону –