Мы ехали в спешке по ровной тундре. В миле от чума остановились неподалеку от речного склона. Мы сошли с саней, привязав оленей к их левой стороне, и положили жертву на снег. Войче взял с легких саней кремневое ружье, лук, песцовый капкан и голову дикого оленя, трижды пронес все это вокруг шеи олененка, одновременно бормоча какие-то заклинания. После этого одна задняя нога олененка была отделена от трех других ног, к ней привязали веревку, и одной из девушек приказали тянуть за нее. Одновременно с этим старик-слуга наложил на шею жертвы другую веревку, за которую начали тянуть двое мужчин. Юрак слабенько ударил топориком жертву по затылку, после чего посмотрел на небо и громко призвал Арканума. По воле случая над нашими головами пролетели два громко кричащих черных ворона. Все это произвело на меня очень неприятное впечатление. Через десять минут жертва испустила дух, и один из мужчин тут же сделал надрез в ее боку, снял шкуру, после чего все четыре язычника сели на корточках вокруг мяса, от которого шел пар, отрезали от него ломти, макали в кровь, собравшуюся в грудной полости, и ели с нескрываемым удовольствием. После того как они наелись сырого мяса, сердце, печень, язык и грудинка были помещены в принесенный котел со снегом, который повесили над разожженной кучей щепок. Когда мясо было сварено, его раздали всем присутствующим. Глава семейства протянул мне половину языка, которую я, конечно же, тут же употребил по назначению. От каждого вкусного куска вареного мяса отрезался ломоть, который клали перед богом-змеем, наряженным в цветные рубашки и меховые платки. Бог-змей был сделан из дерева в форме ужа, установлен горизонтально рядом с ящиком ритуальных саней, где хранились охотничьи трофеи, куски тканей, кольца и другие ценности, предназначенные для богов. Перед головой бога-змея был вылит мясной суп. На верхушке установленного рядом с ритуальными санями шеста длиной в пять локтей, который используется во время езды как хлыст либо как руль (когда применяется лишь одна пара вожжей), развевались цветные тряпки. Под конец церемонии освежеванный череп жертвы был также водружен на верхушку шеста. Грубое варварское издевательство над животным и отвратительная церемония, к сожалению, вызвали у меня неприязнь к этим аборигенам, которые в остальном были мужественными и честными людьми. Как оказалось, молодая жертва была беременной самкой. Старик- слуга достал плод, расчленил его и съел вдобавок к сырому и вареному мясу – это был десерт. Сначала он обглодал зародыша снаружи, потом его внутренности и, наконец, остальные части тела. То, что не мог съесть сразу, он взял с собой домой. Оставшееся от жертвы мясо вместе с желудком, который был вывернут и наполнен кровью, положили на легкие сани. После этого мы отправились домой, оставив окровавленный череп и бога-змея в забрызганном кровью снегу. Я размышлял над тем, какой награды мы будем удостоены после принесенных почестей. Это был холодный день. Дома в чуме, где не горит огонь в очаге, сидят в сумраке Войче, его две жены, мать, две дочери, а также старик-слуга, с неутолимым аппетитом доедающий остатки жертвенного животного. На следующий день Войче отправился забрать сани с богом домой.

Сибирские аборигены ведут полигамный образ жизни, хотя наличие дополнительных жен зависит от материального положения мужчины. Жена богатого человека стоит порой 500 оленей, 50 песцовых шкур помимо нескольких сотен рублей наличными. Жена бедного человека намного дешевле и обходится всего лишь в 5–10 оленей. Повсеместно случается, когда малоимущие или, реже, пожилые мужчины заключают сделку с отцом 4–5-летней девочки для того, чтобы получить его дочь в рассрочку, то есть жених обязуется на протяжении целого ряда лет платить отцу определенное количество оленей, прежде чем он получит себе девочку в качестве невесты. Но если этот мужчина не пунктуален в передаче оленей отцу, то он теряет право на девочку и не может возвратить уже уплаченных оленей. Семейная жизнь аборигена представляется нравственной и счастливой даже притом что у него много жен. Первая жена имеет несколько преимуществ перед остальными. Более высокая культура, которая приходит с проповедованием христианства и в целом относится к русским, оказывает печальное и даже вредное влияние на чистоту здешних обычаев. Рождение детей вне семейного сожительства происходит крайне редко или вообще никогда в родах, мало соприкасающимся с русскими, которым часто удается соблазнять жен аборигенов, после чего они оставляют своих мужей и переезжают к русским для сожительства. Отсутствие детей для аборигенов постыдно как для мужа, так и для жены. Грудных детей кладут в люльки из бересты, отделанные пушниной. С детьми обращаются с любовью и лаской, они являются гордостью и радостью родителей. А главная добродетель детей – почтение к своим родителям. Сибирские аборигены не лишены чувства опрятности и представления о красоте, однако существуют роды, которых можно назвать нечистоплотными. Но, как и в цивилизованном мире, неопрятность проистекает, как правило, от бедности: самые неопрятные люди встречаются среди самых нищих. К наиболее бедным относятся христианские остякские роды, живущие на самом юге, и именно они более всех разорены и эксплуатируются русскими. Зажиточные аборигены часто одеты в дорогие, красиво выделанные одежды из различных меховых шкур. У юношей и девушек есть два или три комплекта одежды: самый плохой и рваный носят летом, а два других, из которых один всегда изящно оторочен или сшит из разных шкур, подходят больше для зимнего времени, поездок на санях и полной ощущений жизни в это время года на Крайнем Севере. Многие мужчины и женщины из аборигенов весьма интеллигентные и статные. Преимущественно среди юраков в Северной, тунгусов в Центральной и киргизов – в Южной Сибири мне часто попадались хорошо сложенные, с красивыми лицами аборигены, к которым я, особенно когда речь шла о молодых женщинах, чувствовал особое притяжение.

Церемония жертвоприношения

Если я длительное время жил в чуме, где у хозяев была красивая юная дочь, естественно, мы сходились друг с другом и по мере того, как у нас росло взаимное доверие, становились настоящими друзьями. Нередко, когда у меня не было мужчины-проводника, я с одобрения родителей выезжал в охотничьи поездки с такой естественной, наивной, скромной, но впоследствии открытой и обаятельной девицей-красавицей, чье поведение и речь выдавали ее энергию, благочестие и совершенное знание всего, что связано с жизнью ее рода. Во время охотничьих привалов не было возможности принести на алтарь дружбы маленький знак в виде букета цветов, но в далекой от идиллии холодной тундре розовые щеки юной, благородной женщины