всего 6–7 рублей, так как аборигены в любом случае должны были ехать на север. Мы объединились с обитателями двух чумов и ехали в их компании в течение многих дней. Я об этом не пожалел – новые знакомые оказались очень интересными, доброжелательными и веселыми людьми, особенно запомнилась Арка-Высикоче («крупная пожилая женщина»), жившая в одном из чумов. Она всегда была довольна и радостна, с располагающей к себе улыбкой. Да, Арка-Высикоче была весьма любезной. Каждый вечер, поставив чумы, мы ходили друг к другу в гости. Дневная работа не была легкой ни для женщин, ни для мужчин. Женщинам надлежало разбирать чум, класть его составные части с инвентарем на сани, вечером – опять собирать чум, снова все приносить на свои места, запрягать и распрягать оленей, хотя мужчины в случае необходимости тоже помогали им в этом. Во время езды каждый – будь то женщина или мужчина – вел свои сани, по следам которых следовало четыре-пять других, если упряжка с недоуздком была привязана к саням спереди, благодаря чему образовывались небольшие обозы в 5–6 саней, где все ехали по одному и тому же следу. Завершив работу, мы вместе сидели вокруг живо потрескивающего огня в одном из чумов, и вели непринужденный разговор.

Здесь я должен сделать отступление и рассказать о том, как живется людям в далеких «жарких странах». Это будет интересно услышать жителям больших городов. В чуме, где хозяйничала Арка-Высикоче, ужин обычно состоял из сырого и вареного мяса с мороженым черным хлебом, который я припас с Нейве-сале и подарил этой веселой, дружелюбной старушке. Я не пожалел о своей щедрости, а аборигены были чрезвычайно признательны и внимательны по отношению ко мне.

Но все мои спутники рьяно поклонялись идолам или, точнее, духам. Во время поездки много раз проводились жертвоприношения во имя Арканума. При жертвоприношении, как и во время забоя, жертвенное животное всегда душат. Кровью обычно окропляют стволы деревьев, если таковые можно найти поблизости, или спины молодых оленей, которых ловят с этой целью, а потом отпускают.

Примерно в 1000 верстах от Сургута мы проехали мимо Тидды-удда (Кедровой реки). У дороги лежали бревна, на которых были выцарапаны русские имена, вероятно – рыбаков, на чью долю выпало проехать по дороге между Сургутом и Тазом. Я потратил целый час с топором и ножом, чтобы обратить внимание едущих мимо грамотных людей на то, что по этой дороге проезжал фаререц. В 200 верстах к югу протекала Березовская-речка, на берегах которой в землянках жило несколько семей остяков.

В окрестностях Березовской мы проехали мимо остякского чума, чьи хозяева раздобыли большое количество сильно разбавленного спирта из Сургута и теперь продавали эту водку обозам, проезжающим мимо. Поскольку мои проводники были трезвенниками – не все аборигены «пьют», – мы не порадовали того остяка своим визитом.

Вечером 21 декабря к нам зашел молодой юрак, который предложил довезти меня до Сургута за четыре дня, и я, конечно же, с радостью принял его предложение. Договорившись с моим прежним проводником о полагающемся вознаграждении за поездку и пересылку моих вещей, я отправился в путь с новым спутником. У каждого из нас были сани, запряженные четырьмя оленями-самцами.

В течение того дня мы ехали по занесенной снегом колее за идущими впереди обозами. Множество небольших бугорков и холмов сменяло друг друга, остроугольные изгибы между ними образовывали узкие проходы, по которым мы ехали, следуя всем поворотам дороги. Подстилка здесь была жесткой, олени мчались галопом, и на высокой скорости на узких тропах сани постоянно шли под большим наклоном, а на самых крутых поворотах они кренились, едва не касаясь земли. Чтобы избежать падения, необходима была определенная сноровка: нужно было бросаться вправо или влево в зависимости от того, какая сторона саней поднимается или опускается, а также упираться ногами.

Это была бодрящая поездка. Сани кренило, они вспахивали тонкий мягкий слой снега над жестким настом словно корабль, который идет по бурлящим волнам. В такт такой задорной езде я, конечно, напевал какую-то мелодию, которая еще крепко сидит в памяти, я потом напел ее русским – это был веселый марш.

Камлание

Крест богов

По пути мы догнали приказчика с Йидингохёве, который ехал с грузом мороженого осетра и икры. Русский устроился с комфортом. Он путешествовал со своей супругой в закрытых просторных санях, которые изнутри были подбиты мехом и согревались печью. Приказчик отдыхал без верхней одежды на диване, читал романы или сидел за круглым столиком с самоваром за кружкой чая, абсолютно счастливый и удовлетворенный. Когда мы поравнялись с этими закрытыми санями, в которые были запряжены трое оленей и которые ехали в середине обоза, на нас посмотрели из маленького окошка и окликнули. Обоз остановился, чтобы мы сошли с саней и зашли в это практичное транспортное средство – согреться и выпить не одну чашку чая. Прошло немного времени, и мы с проводником, одетые в толстые меховые одежды, начали покрываться потом. Я был бы рад поменяться местом с русским и снять с себя меховую куртку! Поблагодарив приказчика за гостеприимство и внимание, мы с ним попрощались и покинули его сани, выйдя из 30 градусов тепла в 40 градусов мороза. Сразу же после этого наши две пары саней помчались вперед, обгоняя обоз, который мы через несколько минут совсем потеряли из виду.

Однажды вечером мы поравнялись с юраком-самоедом, ехавшим на легких санях. Мы шли рядом какую-то часть пути, пока не доехали до большого деревянного креста, на котором стояло пять искусно выделанных идолов. Аборигены пожертвовали им несколько кусков мяса – одна пара истуканов стояла с открытым ртом, куда набили немного жира, – после чего они раскланялись перед истуканами, призвав меня сделать то же самое. Я не имел к этому никакого желания или интереса, наоборот, несмотря на протесты незнакомца-юрака, я лишил богов пары жертвенных даров, которые представляли собой изделия из латуни. Мой поступок был, по мнению аборигенов, очень «дерзкий и непристойный», и он, конечно же, не должен был остаться безнаказанным. Вырезав имя и дату на кресте, мы продолжили путь. Вскоре после этого незнакомец свернул на боковую дорогу, и далее мы пошли в одиночестве. В сумерках мы наткнулись на несколько веток, воткнутых в снег, и поехали в указываемом ими направлении. Несмотря на быстро наступившую темноту, мы, ориентируясь на лай собаки, который слышался в ответ на крики моего проводника, добрались до чума, где нас радушно приняли.

Пользуясь