Также нелегко объяснить поведение солдат союзников. Наверняка они были проникнуты духом экспедиции, они были молоды и, следовательно, верили, что способны на что-то. И все же совсем немногие из контингента Гамильтона ранее бывали под огнем или когда-либо вообще убивали человека либо видели рядом с собой смерть. Гардемарины, которые вели лодки к берегу, были чуть старше детей, и даже профессиональные французские и британские солдаты имели мало понятия о сути современного боя, не говоря уже о такой необычной и опасной операции, как эта. Что касается австралийцев и новозеландцев, то у них даже не было традиций, на которые можно ориентироваться, потому что в прошлом их стран не было войн вообще. У них не было ближайших предков, на кого можно было бы равняться, – тут просто был вопрос доказательства самим себе своей ценности, зарождения традиции здесь и с этого момента.

Неизвестность, этот настоящий разрушитель мужества, давила на союзников сильнее, чем на турок, ибо эти молодые люди были вдалеке от своего дома, у большинства из них жизнь была куда более обеспеченной, чем у анатолийского крестьянина. А сейчас в этом первом военном опыте им приходится вставать во весь рост и подвергаться опасности, пока турки остаются в своих безопасных и обжитых траншеях. Все перед солдатами союзников было незнакомым: и мрачное море, и поджидающий враг, сам берег и все, что за ним. И наверное, их не очень воодушевило воззвание, с которым генерал Хантер-Вестон обратился 29-й дивизии, который заявил, что «надо ожидать, что много людей погибнет от ружейного огня, снарядов, мин, а также утонет». Но все это уже без разницы.

Дикое возбуждение, казалось, овладело всеми. Австралийцы бросились к берегу с кличем «Имши Ялла!» – фразой, которую они подхватили в более беззаботные дни в Каире. Шестнадцатилетний британский гардемарин, стоявший во весь рост у руля, выбросил свою лодку на песок, выкрикивая какие-то фразы из футбольного лексикона, а те десантники, что еще были живы, последовали за ним на берег. Французский доктор, оперировавший в ужасной кровавой мешанине, сделал в своем дневнике такую запись: «У меня грандиозные санитары-носильщики».

Возможно, они были отличными, потому что почти каждый в тот день проявлял нечеловеческую беспечность лично к себе и самоотверженность. Только на одном участке в течение нескольких часов высадки было присвоено пять Крестов Виктории.

И еще одна награда[11] была дана капитану второго ранга Бернару Фрейбергу в обстоятельствах, которые, хотя и нетипичные для боя, сполна раскрывают мужество воинов. Фрейберг, который был в группе людей, похоронивших Руперта Брука на Скиросе два дня назад, прибыл на север вместе с королевской морской дивизией и, участвуя в отвлекающей высадке, которая своим успехом задержала Лимана фон Сандерса на Булаире, он был выбран, чтобы вести лодку с солдатами к берегу в темноте. Однако в последний момент он заявил, что было бы неразумно рисковать жизнями целой группы, когда одного человека будет достаточно. И соответственно, направился к земле на морском катере, а когда лодка была все еще в двух милях от берега, он разделся и бросился в ледяную воду и доплыл до берега. На своей спине он доставил на берег водонепроницаемый брезентовый мешок, в котором были три осветительные ракеты, пять кальциевых ламп, нож, сигнальный фонарь и револьвер. Достигнув берега через полтора часа тяжелого плавания, он зажег свою первую ракету, а потом, войдя в воду, проплыл еще триста метров на восток. Снова выйдя на берег, он послал еще одну ракету и пополз в кусты, чтобы подождать развития событий. Но ничего не произошло. Он проник в турецкие окопы и, не найдя никого, вернулся на берег и зажег третью ракету.

У Фрейберга были самые мизерные шансы на то, что его подберут свои в необъятном просторе черной воды, и к тому же его сводило судорогой. Но он содрогался от мысли стать военнопленным, и он венулся назад в море и поплыл в темноту. Он не утонул. Когда он был в полумиле от берега, команда катера разглядела в волнах его смазанное маслом коричневое тело. Его подняли на борт и вернули к жизни.

Наконец, среди всех этих не поддающихся учету вещей остается сложная природа самого поля сражения. Гамильтон, естественно, пытался провести разведку полуострова заранее. Некоторых из его старших офицеров доставляли на берег на эсминце для изучения песчаных берегов и скал, один или двое из них летали над этими местами, были еще и фотоснимки Самсона. Но ни одна из этих мер не смогла дать реальное представление о трудностях местности, а карты, которыми снабдили офицеров, были неполными, если не просто неточными. В южном десанте у Седдэль-Бар на мысе Хеллес, по крайней мере, была какая-то ориентировка по материалам моряков, которые выходили на берег во время морских бомбардировок в феврале и марте. Но район Габа-Тепе, где предстояло высадиться АНЗАК, был незакартирован и почти полностью неизвестен. К тому же это была самая дикая часть полуострова.

Со стороны Чунук-Баир безнадежный лабиринт покрытых кустарником хребтов почти отвесно спускается в море, а некоторые ущелья настолько круты, что на их склонах ничто не растет. Местность не имеет общего характера, высохшие ручьи резко меняют направление и заканчиваются в стенах гравия, каждый скалистый гребень ведет к другому клубку холмов и бесформенных долин. Даже при наличии карты глаз быстро устает, по самой натуре их бесконечного несоответствия очертания размываются, а все формы становятся одной, как частицы разрезанной картинки-головоломки. Также в этой сцене есть нечто ненужное и унылое, кажется, что она превратилась в пустырь без какой-либо цели или плана природы.

Турки не устраивали оборону в этой части побережья, потому что было немыслимым, чтобы враг высадился в этом месте или, высадившись, смог бы сражаться на такой трудной местности. Однако сразу к югу есть хороший участок. Он тянется на одну или две мили в мелком изгибе мыса Габа-Тепе, а местность в глубине куда меньше пересеченная. Тут турки разместили часть пехотного батальона. Это не такая уж большая сила, но они хорошо окопались, и с Габа-Тепе солдаты покрывали огнем большую часть берега.

И вот на этот берег Гамильтон рано утром 25 апреля направил свою первую атаку для завоевания полуострова.

Вскоре после 2.00 ночи три линкора, «Куин» (не путать с «Куин Элизабет»), «Принц оф Уэлс» и «Лондон», достигли своих намеченных мест возле Габа-Тепе и остановились для спуска своих лодок. 1500 австралийцев, уходившие в первую атаку, спокойно собрались на палубе. В последний раз выпили горячий кофе и с