— Мы с Димой решили сделать тебе сюрприз, Сонь. Я даже подарок тебе подготовил.

— Подарок? В честь чего?

Гордей привстает, достает из кармана брюк маленький красный футляр, и я застываю, когда он кладет его на стол.

— И что это? — спрашиваю я хриплым тоном, а меня будто обдает кипятком.

— Подарок. В честь твоего дня рождения.

— Дня рождения?

Он открывает футляр, и я смотрю на золотые сережки с бриллиантом. Не фианит, Гордей никогда не любил заменители.

— Ты серьезно забыла? Сегодня двадцатое, твой день.

— Я и забыла.

В этот момент звук мультиков усиливается, и вскоре в кухню вбегает Дима.

— А торт скоро будем кушать?

— Скоро, Дим. Ты неси мамин подарок, который ты подготовил. Будем поздравлять ее, — говорит сыну Гордей, а когда тот, понятливо закивав, убегает, встает позади меня. — Давай я помогу надеть серьги, Сонь.

Я не стала отказываться и сняла с себя свои гвоздики с бирюзой — единственное дорогое, что я могла позволить себе после развода. И хоть сейчас благодаря развивающемуся бизнесу деньги у меня есть, покупка украшений — последнее, что приходит мне в голову.

Когда прохладные пальцы Гордея касаются моего уха, я слегка вздрагиваю, отвыкнув от чужих прикосновений, особенно от мужских.

— Тебе идет, — произносит он хриплым тоном и будто нехотя отходит, убирая с моих плеч ладони.

Я слегка дергаюсь в его сторону, ловлю себя на мысли, что не хочу, чтобы он отстранялся, но при этом молчу.

— Спасибо, — искренне благодарю я и касаюсь сережек. Беру в руки телефон и смотрю на себя, крутя головой вправо-влево.

— Ты такая красивая, мам, — восторженно ахает прибежавший сын, держа в руках листок бумаги. — Это тебе. Я в саду нарисовал. Мне Алина помогла.

Он протягивает мне рисунок, сделанный своими руками, и я беру его с благоговением.

— Алина — это их новая воспитательница, — говорю я вставшему рядом с сыном Гордею.

— Я в курсе, Сонь. Несколько раз в неделю всё-таки сына с сада забираю.

— Папа даже шкафчик починил, — заявляет Дима, а после вдруг спрашивает: — Мама, тебе нравится мой рисунок?

— Очень нравится, ты у меня такой талантливый, сынок.

Я ничего не говорю по поводу того, что на нем изображено, чтобы не расстраивать ребенка, но едва сдерживаю слезы.

— Это я посередине, а по бокам от меня — вы с папой.

— Иди ко мне, сынок.

Я притягиваю Диму к себе и прикрываю глаза, чтобы Гордей не увидел моих эмоций.

— Я так тебя люблю, солнышко.

— Очень-очень?

— Очень-приочень.

— И мы на море с папой полетим?

— На море?

Я смотрю на Гордея, понимая, откуда ноги растут.

— А это наш второй, с Димой совместный подарок. В Турции сейчас сезон, будет здоров там отдохнуть втроем, на солнышке погреться.

— Мы же полетим, мам?

Дима смотрит на меня с надеждой, что я не могу ему отказать. А вот на Орлова смотрю таким взглядом, чтобы он сразу понял, что нас с ним ждет серьезный разговор.

Вот только, когда сынок, наевшись торта, снова убегает, поговорить нам не удается.

Ему звонят, и он почти сразу принимает вызов, словно понимая, что ничего хорошего от меня ему ждать не стоит.

А вот внутри меня голос так и шепчет, что я обманываю и его, и себя, играя в этот показной спектакль. Будь я по-настоящему против, не приняла бы ни серьги, ни путевку в Турцию.

Когда разговор заканчивается, Орлов смурнеет, и весь мой гнев после моментально испаряется.

— Мама в больнице, Сонь. Ты прости, мне нужно отъехать.

Глава 30

Гордей

Областная больница, в которую привезли мать, находится в двадцати минутах езды от квартиры Сони, так что у меня есть время слегка подуспокоиться и взять себя в руки. Вопреки моим ожиданиям, что мать симулирует, судя по голову врача, всё довольно серьезно.

Когда я практически залетаю в палату к матери, та лежит пластом на кушетке и выглядит настолько бледной, будто находится при смерти.

Сердце сжимается, когда я вижу ее такой.

— Как она, доктор? — спрашиваю я, как только врачи заканчивают очередной осмотр матери.

— Инфаркт в таком возрасте — не шутки, но организм крепкий, однако мы еще проведем коронарографию, чтобы определить, насколько поражены сосуды.

— Деньги — не проблема, так что делайте всё, что нужно.

Оплатив матери платную палату, я сажусь в коридоре, пока идет тщательное обследование.

Прикрыв глаза, я пытаюсь привести себя в норму, а затем чувствую на себе чужой взгляд. А когда вижу, кто это, встаю, не желая сидеть.

— Что ты тут делаешь? Мы вроде всё обсудили.

Мне не нравится присутствие Дмитрия, и я бычусь, всем видом показывая ему, что тут ему не рады.

— Я привез Сеню в больницу, когда ей плохо стало. Не уйду, пока не пойму, что с ней всё в порядке.

— У нее инфаркт, что тут может быть в порядке?

Я хмыкаю и прищуриваюсь, с подозрением глядя на Дмитрия.

— Так из-за тебя у нее сердце прихватило? Я же сказал тебе, чтобы ты исчез из нашей жизни и к матери моей, тем более, не лез. Не нужно ей голову морочить.

— Она сама ко мне приехала. Устроила скандал моей жене и требовала, чтобы та ушла из дома. Она сама довела себя до такого состояния. Я ей никаких надежд не давал.

— Серьезно? А у меня другое мнение. В любом случае, проваливай, пока я сам тебя с лестницы не спустил.

Я бы ему давно морду набил, но и сам знаю, что мама построила себе розовых замков и верит в то, что Дмитрий ее любит. Я был свидетелем их последнего разговора, когда он сказал ей, что между ними ничего быть не может. Все-таки сам настоял на этом. Вот только, видимо, не учел, что мама слишком настойчива и хочет добиться своей цели.

— У меня главврач тут — мой одноклассник. За ней будет надлежащий присмотр…

Кажется, Дмитрий хотел добавить “сын”, но в последний момент осекся, понимая, что в ответ на такое получит лишь грубость.

Я же ничего по отношению к нему не чувствовал. Хоть и знал,