Возвратившись в Армавир, Бекетов отправился к Шкурнику. На том все заживало как на собаке, и он уже был достаточно бодр.

С места в карьер Бекетов рубанул:

– Ну, все. Будем работать без благородиев.

– Убег? – изумился Шкурник.

– Убит.

– Свят, свят, – перекрестился истово Шкурник. – Кто же его?

– Я.

– Это как же… Это что же… – засуетился Шкурник, который в последнее время попал в сильную психологическую зависимость от прапорщика. – Это что, правда?

– Ну да, – улыбнулся Бекетов. – Вот и револьвер его забрал.

Он вытащил из котомки револьвер. Поднялся с места. Шагнул к Шкурнику. И упер ствол оружия в его широкий лоб.

– Узнаешь? Его вещь, – улыбнулся еще шире Бекетов и принялся давить на спусковой крючок.

Шкурник выпучил глаза. Челюсть отвисла. Казалось, сейчас он грохнется в обморок.

– Ты ж это, – забормотал он. – Ты не балуй. Убери окаянную железку. У меня аж борода дыбом… Ну, убери!

– Убрать? – Бекетов нажал на спусковой крючок, и боек сухо щелкнул. – Ну и ладно… В следующий раз там патрон будет. Когда меня решишь сбросить, как шестерку, из колоды. А, Клим?

– Да я ж… я ж никогда! Я ж, Гордей Афанасьевич, завсегда с тобой. И Опарыш, и Сизый тоже.

– Понимаю тебя. Просто голову задурил вам этот благородь. И лучше без него нам будет. Потому что мы сила. А он так – барчук. Белая кость…

Если бы Бекетов изучал историю бандитизма, то знал – в любой уважающей себя банде такое происходит практически всегда. Передел власти. Убийства претендентов на трон. И воцарение самого живучего и подлого. Или просто самого удачливого.

И таковым оказался Бекетов. С его крестьянской предусмотрительностью, предчувствием и практичностью он всегда успевал сделать шаг первым…

Глава 26

1932 год

Прошли первомайские праздники. И Апухтин ощутил себя немножко ущемленным.

Любил он этот праздник и его чарующую атмосферу, демонстрации, транспаранты, всеобщее ощущение счастья и единства со всей любимой страной и с такими же, как он, трудящимися людьми. С теми самыми гражданами СССР, которым принадлежит будущее.

В свою прокурорскую бытность он всегда ходил в отдельной колонне служащих с флагом или с плакатом, изображающим буржуя на мешке денег и в цилиндре, которого бьет по башке красный пролетарский кулак. Простенькие наивные изображения твердили – мы единая сила, нас не сломить никаким капиталистам и интервентам. Это был не просто лозунг, а истинное убеждение советских людей.

Но оперативным сотрудникам участвовать в массовых мероприятиях запрещено. Незачем им светиться лишний раз. Мало ли кто тебя запомнит с транспарантом в руке и в военной форме. Так что первомайскую демонстрацию он наблюдал со стороны, в толпе зевак и милиционеров в гражданской одежде, обеспечивающих порядок на мероприятиях.

Праздник прошел. Потянулись рабочие будни. С ощущением, что искомое где-то близко, и с отчаяньем, что его так и не удается ухватить, несмотря на титанические усилия. Не хватало в этой картине одного штришка. Одного фактика, чтобы бандшайка «Бесы» предстала во всей красе и приготовленной для ликвидации.

Утром секретарша Ниночка принесла в его кабинет почту и газеты. И, потупив глаза и стандартно покраснев, исчезла.

Апухтин быстро просмотрел прессу. Нужно ощущать пульс страны. А порадоваться было чему.

Страна рвалась в небеса. Прошел первый полет советской летающей лодки «МБР-2» и дирижабля «СССР В-1». Как на дрожжах росло промышленное производство. В подмосковном Долгопрудном начал работать комбинат по производству и эксплуатации дирижаблей «Дирижаблестрой». Вступили в строй Магнитогорский металлургический комбинат и Нижегородский авиастроительный завод. Заработали Воскресенский химический комбинат и Первый московский шарикоподшипниковый завод. Состоялся пуск первой доменной печи на Кузнецком металлургическом комбинате.

Теперь почта. Каждый день приходили ответы на запросы, спецпроверки и прочее, прочее, прочее. Документы были под грифом «Секретно» или обычные, не грифованные. Большинство не несли на себе полезной нагрузки и заканчивались: «в ходе проверки результатов не получено». Все это приобщалось к материалам уголовного дела по бандитизму или к агентурному делу «Бесы».

Апухтин обратил внимание на конверт с обратным адресом «ОГПУ Дальневосточного края». И почему-то у него екнуло сердце в сладостном предчувствии. Его кольнуло ощущение, что именно там может быть нечто важное.

В пакете было три листка, отпечатанных на пишущей машинке, за подписью начальника Управления ОГПУ. Апухтин пробежал глазами первые строчки и озадаченно побарабанил пальцами по столу.

А ведь и правда любопытно. Он хорошо помнил, зачем посылал этот запрос. Помнил два трупа в степи. Один принадлежал неустановленному «интеллигенту», явно выбивающемуся из общего стандарта жертв «бесов». Руки его холеные были, не знавшие тяжелой работы. И отпечатки с них сняли, вот только установить, кому они принадлежали, не смогли.

А принадлежали они человеку, который разыскивается чекистами Дальневосточного края еще по делам Гражданской войны. Во время боев за Дальний Восток он хорошо свирепствовал там в компании с отчаянными уголовниками и каторжанами, захватившими в 1920 году Николаевск-на-Амуре, устроившими там страшный террор с массовыми расстрелами и провозгласившими так называемую Дальневосточную советскую республику. Одной из ее заправил, притом наиболее свирепой, была двадцатилетняя племянница дальневосточного генерал-губернатора, получившая от уголовников кличку Маруся. Говорят, это она послужила прототипом героини известной в узких кругах уголовной песни – что-то там про то, как прибыла в Одессу банда из Амура, и в ней была Мурка в кожаной тужурке. Основных «бандитских республиканцев» еще в двадцатом по решению Реввоенсовета быстренько пустили в расход. Но многие разбежались. Кугеля арестовали, зачем-то отдактилоскопировали, но перед рассмотрением дела он сбежал.

И как такой ушлый экстремист и матерый убийца сам стал жертвой? Странно это, очень странно.

Итак, Кугель Лев Иванович. Краткая биографическая справка. По некоторым сведениям, до революции принадлежал к боевке левых эсеров и принимал участие в нападении на генерал-губернатора одной из губерний на Украине. Когда дела на фронтах Первой мировой пошли совсем неважно и требовалось новое пушечное мясо, в том числе офицеры, то золотые погоны стали давать кому ни попадя – студентам, служащим. Тогда призвали на военную службу и Кугеля, произвели в прапорщики. После свержения государя императора он пытался принимать активное участие в революционных делах вместе с левыми эсерами. Что-то у него пошло там наперекосяк, и его следы теряются. Возникает он на Дальнем Востоке. А потом исчезает вовсе.

Кугель… Апухтин откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, пытаясь поймать ускользающую мысль. Где-то мелькала эта фамилия. Запомнилась как необычная, на которые следователь всегда обращал внимание. Но вместе с тем она была незначительная и проходная.

Кугель, Кугель, где же ты отметился?

Раздражение стало подниматься, будто