Артем вылез из-за покрытого зеленым сукном стола на львиных ножках и шагнул навстречу посетителям. Ростом он был даже повыше Тальянова. Весь кряжистый, заматерелый, голова седая, как лунь. Морщины делали лицо суровым и неприступным, но стоило ему улыбнуться скромной и доверительной улыбкой, как он тут же вызвал к себе расположение.

– Ну, так присаживайтесь, гости добрые, – пригласил хозяин кабинета.

Настороженности, которая возникает обычно при визитах представителей органов, в нем не было и в помине. А только спокойствие, уверенность в себе и доброжелательность. Действительно, кремень-человек.

– Говорите, что стряслось, – предложил Абдулов.

– Да дело очень старое, – пояснил Апухтин. – Еще по заградительному продотряду.

В двух словах он расписал ситуацию. Товарищ Артем задумался. Наморщился, будто пытаясь поймать за хвост ускользающую мысль.

– Кугель, Кугель. Что-то знакомое. А что?

Он помолчал. И неожиданно хлопнул так ладонью по столу, что массивный бронзовый чернильный прибор подпрыгнул:

– А ведь помню такого! Из студентов. Все пытался к нашему рабочему делу примазаться!

– И что он представлял из себя? – поинтересовался Апухтин.

– Прохвост, одно слово. Время сам знаешь какое было. К нам разный народ приходил. Работа опасная, можно было и пулю схлопотать. Но вполне можно было и нажиться. Вот и швартовались у нас и герои, и кусочники.

– Этот из кусочников?

– Именно… Двое их было. Вышиб их к чертям, когда они конфискованное мясо через спекулянтов стали толкать. Мог бы и расстрелять – тогда с этим делом строго было. Но пожалел дураков. Учел их заслуги.

– А с кем вместе вышибли? – Апухтина заинтересовал этот момент.

– Да не помню, – досадливо произнес товарищ Артем и, видя разочарованное выражение на лице гостя, успокоил его: – Не горюй, парень. Сейчас узнаем.

Он грузно поднялся со стула. И полез в шкаф в дальнем углу кабинета. Тот был сверху донизу заполнен папками, фотоальбомами. Абдулов сдвинул в сторону на ажурном секретарском столике на изогнутых ножках массивную черную пишущую машинку и начал выкладывать на освободившееся место фотоальбомы.

– Все собираюсь организовать в третьей школе музей заградительного отряда, – поведал он, усаживаясь на стул перед столиком и приглашая Апухтина последовать его примеру. – Там раньше гимназия была, а после революции штаб-квартира нашего отряда. Героического отряда, скажу. Все же много жизней мы тогда спасли. Спекулянтов шерстили так, что только пух и перья летели. Еду для голодного города изымали. Есть за что землякам нам спасибо сказать. А другим нас проклясть. Жестокое время было… Вот с расчетом на увековечивание памяти для потомков и делали тогда снимки. Даже фотограф у нас свой профессиональный был.

Товарищ Артем принялся листать альбомы со старыми, пожелтевшими от времени, но вполне четкими и профессионально сделанными фотографиями.

– Это весь наш отряд… А это мы на выезде. Тогда двух человек потеряли. Не думали, что так закончится… А это мы наших бойцов в Красную армию провожаем, бить белую сволочь, которая к городу приближалась.

Товарищ Артем листал фотоальбом, и глаза его затуманивались воспоминаниями. Он заново переживал страшные и героические дни.

– Вот, – внезапно хлопнул он по фотографии. – Звено красного командира Гандлевского.

Внизу фотографии была подпись с фамилиями командира и каждого бойца.

– Вот ваш Кугель, – ткнул товарищ Артем в высокого, с презрительной миной на лице, одетого в полувоенную форму и в фуражке субъекта, от которого за версту разлило старорежимной закваской. – Экий франт… А вот его сотоварищ по торговле мясом. Их двоих мы тогда и вышибли.

Товарищ Артем указал на невзрачного невысокого мужичонку, уже в возрасте, с черной бородой. Бросалось в глаза, что шинель у него справная, а вот на ногах обмотки. На плече «мосинка». На рукаве повязка. И подпись «Бекетов Г.А.».

У Апухтина в голове запульсировал тревожный сигнальчик. А ведь этот мужичонка вполне подходил под описание низкорослого душегуба, которое дал спасшийся «ходок». Ниточка, ведущая к преступникам, натянулась сильнее. Очень подозрительная связь нарисовывалась. Хотя выводы пока делать рано.

– А откуда этот Бекетов, не помните? – спросил Апухтин.

– По-моему, из Гремячинского района. Село с каким-то странным названием. Десятое какое-то.

– Восьмидесятное? – предположил начальник розыска.

– Вроде бы… Еще какая-то история с этим прощелыгой неприглядная была, на которую мы глаза закрыли. Но уже и не вспомню.

– Возьмем фотокарточку? – спросил начальник угрозыска.

– Да конечно, если надо. Только потом вернуть постарайтесь.

– Постараемся, – кивнул Апухтин.

Он наскоро составил коротенький прокол допроса, а также выемки фотографии.

– Восьмидесятное – это такое село в полусотне километров от Воронежа, – пояснил Тальянов, спускаясь по ступеням особняка. – Бывшая казачья станица. Считай, небольшой город. И найдем мы этого Бекетова там в два счета. Я с тобой сам поеду.

Следующим утром Апухтин и Тальянов с комфортом расселись в числящейся за угрозыском новенькой отечественной легковушке «НАМИ-I» с брезентовой крышей и притороченным к спинке заднего сиденья запасным колесом. И машина, подняв пыль, устремилась прочь от Воронежа.

Заехали они в райцентр. Там нашли отдел милиции, откуда прихватили участкового, как раз прибывшего туда на совещание. И отправились в Восьмидесятное.

По дороге участковый пояснил, что на участке уже пять лет, но никакого Бекетова в глаза не видел и о нем не слышал.

– Но это не беда, – успокоил он. – У актива спросим.

Активом оказался сидящий на скамеечке перед своим бревенчатым домом дед лет семидесяти от роду – бородатый, крепкий и хитрый. Услышав о Бекетове, он растянул губы в ехидной улыбочке:

– Гордейка? Был такой. Безалаберный, непутевый. Все как перекати-поле по жизни летел – еще до революции начал это. При царе с надела своего земельного жил, сдавал его внаем. А потом и его потерял. Давно здесь не был. Как брата жены своей убил.

– Что?! – воскликнул Апухтин.

– Порфирия. Тот еще хуже был. Пьяница горький. Вот Гордей его зарубил и убег. Это сразу после революции было.

– И с рук сошло? – удивился Апухтин.

– Ну, так конечно. Тогда можно было. Революция же. Жандармов уже не было, а ЧК еще не было. Некому разбираться. Тем более он к красным подался. Даже каким-то начальником по продуктам заделался.

– А потом?

– У Борюсика жил в Свидридово. А затем и Борюсик помер. И Гордей как-то затерялся.

– Так ни разу и не навещал родные края? – не поверил Апухтин.

– А некого ему тут навещать. И незачем. Дом сгорел. Землю забрали. Селяне его ненавидели… Но видел я его как-то.

– Где и когда?

– Года три назад. На станции «Кавказская». С какими-то крестьянами шел. Поздоровался я с ним чинно, как и положено. А он рожу воротит – мол, знать тебя не знаю. Одно слово – бобыня чванливый.

Тут Апухтин вцепился в деда и не отставал, пока не получил примерную дату, когда тот видел Бекетова на «Кавказской», и описание его