Официально "социализм с китайскими характеристиками" оставался главной идеологической линией партии, но национализм стал появляться в качестве привлекательной альтернативы. После Тяньаньмэнь партия начала массовую кампанию "патриотического воспитания", чтобы заново представить себя в глазах китайского народа. Китай поднимался, и партия позиционировала себя как авангард национального омоложения. Она превозносила историческую роль Китая как славной цивилизации (wenming guguo) и мировой экономической державы примерно до 1850 года и преуменьшала внутренние слабости, которые стали причиной упадка Китая после середины XIX века. Вместо этого партия громко заявляла, что Китай упал со своего высокого места после 1840 года, потому что стал жертвой издевательств со стороны внешних держав. Партия назвала это "веком унижения" Китая Западом и Японией, определив его как период с начала англо-китайской (опиумной) войны 1840 года до "освобождения Китая" китайской коммунистической партией в 1949 году. Нарратив виктимизации был глубоко внедрен в ходе кампании патриотического воспитания и включен в партийные документы и официальные СМИ, а также в школьные и университетские учебники. Таким образом, целое поколение китайцев после 1989 года стало считать, что во всех бедах, с которыми Китай столкнулся за последние полтора века, начиная с предполагаемой потери территории в колониальный период, виноваты иностранцы. Партия также ловко присвоила себе всю заслугу за спасение Китая из этой унизительной ситуации в 1949 году - Чан Кайши и его националистическое правительство были вычеркнуты из общей картины, хотя именно они приняли на себя основную тяжесть боев после японского вторжения. Китайскому народу было сказано, что только Коммунистическая партия Китая сможет восстановить национальную честь и достоинство и гарантировать Китаю достойное место на вершине мирового порядка. В 1996 году Цзян Цзэминь провозгласил "Коммунистическая партия Китая - это самый твердый, самый основательный патриот", обернув партию в национальный флаг так, что поддержка ее стала высшим актом патриотизма для народа. Те, кто оспаривал этот нарратив, становились, как следствие, непатриотами. Этот новый ультранационалистический путь, который партия выбрала после 1989 года, также слил ее и государство в единое неразделимое целое, превратив безопасность одного в безопасность другого.

Другие правительства время от времени подобным образом заворачиваются в национальный флаг. В данном случае было важное отличие. Китайская коммунистическая партия исповедовала агрессивную форму национализма. Она манипулировала общественным мнением, определяя конкретных врагов и направляя против них массовый гнев. Она создавала новые фальшивки, такие как "китайская угроза" или теория "сдерживания". Он утверждал, что иностранцы завидуют подъему Китая. Законное недовольство поведением Китая, например антидемпинговыми действиями против недооцененных китайских товаров или международной критикой его агрессивных действий в Южно-Китайском море или на границах с Индией, объяснялось как несправедливое и дискриминационное. Ошибки, допущенные партией за полвека ее правления, некоторые из которых, такие как Великий скачок вперед или Великая пролетарская культурная революция, привели к смерти от голода или тюремному заключению миллионов китайцев, затушевывались, а ответственность не возлагалась на лидеров, которые позволили этому случиться. Создавалось впечатление, что китайская коммунистическая партия не сделала ничего плохого китайскому народу. Напротив, лидеры спасли китайский народ, высоко подняв флаг национальной гордости и омоложения. В период Цзянху многие сторонние наблюдатели ошибочно полагали, что особая марка национализма, принятая партией, была временной естественной реакцией на позор и унижение, которые Китай испытывал в результате обращения с ним Запада в течение так называемого века унижения. Такое мышление не учитывало политических мотивов такого нарратива. Несмотря на очевидную силу и мощь, китайская коммунистическая партия испытывала паранойю по поводу своей легитимности и безопасности. Она использовала патриотизм (aiguo zhuyi) в качестве инструмента для привязки народа к своему делу.

Как крупнейшая в мире коммунистическая партия могла скрывать эту реальность от остального мира в эпоху Цзян Ху? Большую роль играло управление восприятием. Культ личности, массовые кампании и полемика маоистского Китая - они описывали американцев как капиталистов, европейцев как бегущих собак империализма, Советы как ревизионистов, индийцев как лакеев Запада и так далее - были заменены благодушными образами спокойных и трезвых лидеров, лишенных харизмы и демагогии, которые практикуют коллективную ответственность и передают власть упорядоченно в результате возрастных и срочных ограничений. Каждые пять лет, с 1993 по 2013 год, китайские лидеры с зачесанными назад иссиня-черными волосами, в темных костюмах западного стиля и приталенных галстуках выходили на сцену в протокольном порядке, чтобы представить себя международным СМИ. Мир был бы уверен, что Коммунистическая партия Китая изменилась и стала больше похожа на обычную политическую партию. Иностранные СМИ восхваляли многочисленные превосходные качества новых лидеров на основе информации, полученной от "источников". Коммунистические лидеры ловко присвоили и использовали понятия, лежащие в основе западной цивилизации, - демократию, конституцию, верховенство закона и права человека, - чтобы успокоить и убаюкать остальной мир, заставив его поверить в то, что они открыты, прозрачны, демократичны и верят в универсальный набор ценностей. В марте каждого года, когда двухпалатные законодательные органы - Всекитайское собрание народных представителей и Народный политический консультативный комитет Китая - проводили в Пекине ежегодное двухнедельное шоу, широкое освещение в СМИ использовалось для того, чтобы показать, как Китай неуклонно движется к верховенству закона. Премьер Госсовета представлял свой ежегодный отчет о работе Всекитайскому собранию народных представителей в присутствии иностранного дипломатического корпуса и СМИ, подобно тому как президент США излагает свое видение в послании о положении дел в стране. Некоторые заседания были открыты для публичного просмотра, и иностранных дипломатов приглашали наблюдать за голосованием по важным законодательным актам. А иностранная пресса всегда получала информацию о том, как избирался президент Китая и другие лица, занимающие государственные должности, включая количество голосов "против", которые они получили, чтобы продемонстрировать, что в китайской политике существует свобода воли. В действительности разделения властей не было, поскольку это не укладывалось в рамки однопартийного государства. Законодатели не избирались напрямую на основе всеобщего избирательного права. Дебаты в законодательных органах, если они действительно проводились, не транслировались по телевидению и не были открыты для публичного просмотра, как это происходит в обычных демократических парламентах. Ежегодные встречи двух органов (liang hui) были чистым театром для китайского народа и внешнего мира. Когда немногие указывали на такие очевидные недостатки, китайцы быстро заявляли, что то, что они практикуют, - это форма демократии с "китайскими особенностями". В течение двадцати пяти лет после 1989 года мир притворялся, что в конце концов это превратится в некое отражение управления западного типа, редко желая признать, что, несмотря на все разговоры о политических реформах, партия сохраняла удушающий контроль над государством на протяжении всего этого периода.

Существует множество свидетельств того, как на самом деле функционировала партия