Входящий звонок.

Эдик взял сотовый и мазнул дрожащим пальцем по экрану.

– Слушаю, – обреченно прошептал он, прекрасно сознавая, что его ждет. – Артем, это ты?

Дверь за его спиной с грохотом захлопнулась.

Холера

«Пошла ты, стерва. Заела. От такой жизни кто угодно бы запил».

Всю дорогу Олег продолжал мысленно переругиваться с женой. Хотел еще прибавить, мол, права была мать, нечего было жениться на такой гадкой бабенке, но это была бы слишком уж вопиющая неправда.

Мать-покойница на Тамарку чуть не молилась: добрая, хозяйственная, терпеливая.

Ага, терпеливая, как же! Пилит и пилит с утра до ночи, выпить нельзя трудовому человеку, а теперь вот и вообще – из дому выгнала. Квартира так-то жены, от бабки досталась, но мебель и ремонт – все же вместе, вдвоем. И сына еще против отца настраивает, гадина!

– Будешь по папке-то скучать? – спросил Олег, обуваясь в прихожей.

Десятилетний Марик отвернулся и ушел в комнату, ничего не ответил. Зато Тамарка не смолчала:

– Обскучаемся прямо! Как жить будем без твоего пьяного ора каждый вечер? А без мата с утра до ночи? Кто у нас теперь деньги, которые ребенку на зимнюю куртку откладывали, пропивать будет?

Подскочила к двери, открыла ее и вытолкнула слабого, не отошедшего от вчерашнего супруга за порог.

– Глаза бы мои тебя не видели. Все, отмучилась. На развод сама подам.

И дверью хлопнула.

Олег, конечно, дверь в ответ пнул. И все, что думал про Тамарку и ее родных до пятого колена, высказал, но больше для проформы. Голова трещала, прямо хоть ложись и помирай.

Хорошо еще, что было куда идти, где жить.

Олег не был в старой родительской квартире уже давно – а что было там делать? На другом конце города, на самой окраине. По счетам жена платила, копейки шли – никто ведь не жил.

Пытались после смерти отца Олега сдать эту конуру, все же доход был бы какой-никакой, да не вышло. Никто нынче не хочет с удобствами на улице жить. Все деликатные стали. Да и обстановочка, честно говоря, не особо авантажная. Ремонт сделать, купить чего – денег не было, а обходиться тем, что имелось, желающих не находилось. Так и плюнули. Стояла квартира пустая.

Олег справился с замком, открыл скрипучую дверь, вошел.

Пахнуло гнилым деревом, старым тряпьем, чем-то кислым, противным.

Пыльная лампочка под потолком осветила длинный коридор-кишку, который заканчивался тесной кухней. Справа – комната. Вот и все хоромы.

Деревянные обшарпанные полы, желтые обои в пятнах, грязная раковина, стол, покрытый дырявой клеенкой, пара шкафов на стенах. Олег включил в розетку маленький горбатый холодильник. Древний агрегат содрогнулся и зарычал. Хорошо, что не сломан.

В комнате обстановка была не лучше: диван, кресло да шкаф с отваливающейся дверцей.

После смерти матери отец несколько лет жил один, Олег с братом съехали. Все, что было мало-мальски ценного, папаша вынес и продал. Отец – вот уж кто пил так пил! Тамарка на Олега жалуется, а кому, как не ему самому, знать, что такое пьющий человек в семье: сколько ночей они с матерью и братом на улице провели да по соседям от отца прятались? На всех троих места живого не было, синяки заживать не успевали, кулаки у отца были пудовые, а характер вспыльчивый.

Олег-то Тамарку и пальцем не тронул, разве что толкнул пару раз в сердцах, а Марика и вовсе – ни-ни. Как можно, сын, родная кровь! И все же мать терпела отца до самой своей смерти, а его, Олега, выперли, как собаку, безо всяких причин.

Ничего, посидит еще Тамарка, покукует, узнает, каково одной мыкаться. Прибежит прощения просить. А он, Олег, подумает! Да-да, подумает, вернуться ли!

Олег накручивал себя, распаляя злость и раздражение, чтобы подавить навалившуюся тоску. В разоренной, холодной, грязной квартире на разбитой окраине, откуда и до работы целый час добираться, он остро чувствовал свою ненужность, выброшенность из нормальной жизни.

Вдобавок ни ужина горячего, ни телевизора.

Срочно требовалось выпить. Насухую этот вечер не одолеть.

Олег вытащил из сумки заранее припасенную чекушку, свернул ей голову, плеснул в стакан, который нашелся на полке. Еды никакой не было, купить Олег не додумался. Ничего, обойдемся и так. Ее, родимую, и будем кушать, как говорится.

Водка толкнулась в голову, потекла по венам. Стало теплее, тугой ком внутри помягчел. Прорвемся. Денег заработаем, купим все, чего надо. Зато ни перед кем отчета не держать!

Ход мыслей прервал стук. Вроде над головой упало что-то. Олег задрал подбородок, прислушался. Дом был двухэтажный, то ли довоенной, то ли послевоенной постройки. Ветхий, того и гляди развалится – барак деревянный, одноподъездный. Четыре квартиры на первом, столько же – на втором.

Интересно, остался ли кто-то из старых жильцов, кого Олег помнил бы? Кто, кстати, сверху-то живет?

Уже задавая себе этот вопрос, Олег точно знал ответ. Странно даже, что он забыл. Холера, вот кто. На самом деле звали его Валерой, фамилия – Хромов, но все Холерой называли.

Он был ходячей проблемой и ожившим кошмаром Олегова детства. Лучший друг, вернее, собутыльник отца, Холера вечно отирался в их квартире. Огромный, толстый, в тренировочных штанах и тельняшке, с тяжелой слоновьей походкой, с почерневшими пеньками зубов, маленькими злыми глазками и волосатыми руками, он говорил громоподобным голосом, отпускал несмешные шутки и сам же ржал над ними, пока смех не переходил в кашель.

Лицо его напоминало гнилую картофелину: бугристое, какое-то бесформенное, красное и все в прыщах и фурункулах. Жил Холера один (соседи шептались, что жену свою он убил), нигде не работал, часами торчал возле дома, и маленький Олег терпеть не мог проходить мимо него.

Над головой снова грохнуло, послышались шаги. Олег невольно сжался, притих. Лишь бы Холера не прознал, что он приехал, не явился поздороваться! Олег налил себе еще. Чекушка опустела, но на этот раз водка не взяла.

Поздно уже. Спать пора. Завтра на работу рано вставать.

Диван был жесткий, как булыжник. Кое-как застелив его бельем, Олег покурил в форточку, а потом понял, что ему нужно в туалет. Черт, придется идти на улицу! Холодно, не май месяц. Март, если точнее.

Накинул куртку, вышел крадучись (чтобы Холера не услыхал), костеря на чем свет жену. Деревянный туалет стоял с правой стороны, и Олег направился туда, думая, что впредь надо брать фонарик: тьма-тьмущая, не хватало еще провалиться.

Пока шел обратно, посмотрел на окна. У Холеры было темно. Лег, угомонился, значит. Кроме квартиры Олега, свет горел