— Я скучал по тебе.

Сильная ярость загорелась во мне.

Мой голос был тихим, излучая ложное спокойствие.

— Ты скучал по мне?

О нет, он этого не сделал. Он не сказал это только что.

Еще один шаг ближе — и совершенно новый уровень ярости.

— Ты скучал по мне? — еще один шаг, еще один внутренний кризис. С диким взглядом, я прошептала: — Это то, что ты только что сказал? Ты скучал по мне?

Мое сердце билось так быстро, что я подумала, будто у меня сердечный приступ. Меня бы это не удивило, учитывая обстоятельства.

Твитч посмотрел мне прямо в глаза, этот мягкий голос плыл надо мной, пока я кипела.

— Именно это я и сказал, детка.

Моя шея начала гореть от дикой ярости. Руки дрожали, и когда сделала последний шаг к нему, я посмотрела на него и моргнула от наглости этого человека.

Когда я подняла руку, отступила назад и изо всех сил ударила его по щеке, звук эхом разнесся по окружающему нас открытому пространству. Он едва заметно вздрогнул, и это только разозлило меня еще больше. Тяжело дыша, я стиснула зубы, подняла руку и вложила в нее столько силы, сколько могла. Когда раздался громкий треск, моя душа отпраздновала то, как он поморщился от удара.

Мои ладони пульсировали и покалывали от явной силы пощечин. Боль была долгожданным изменением по сравнению с тем, что я чувствовала последнюю пару дней. Было приятно чувствовать что-то еще, кроме оцепенения.

Внезапно его сломанный нос снова начал кровоточить, и я опять попятилась назад, скривив губы и широко раскрыв глаза, но прежде чем я смогла ударить его еще раз, он поймал мое запястье, крепко сжимая его в своей хватке, пристально глядя на меня.

— Мне очень жаль. — Он нежно провел большим пальцем по моему бьющемуся пульсу и смягчил свой тон. — Мне очень жаль, Ангел.

Мои глаза вспыхнули, а голос задрожал, но не от печали, а от незапятнанного гнева.

— Ты не можешь извиняться за это. Ты меня слышишь? — мои вдохи стали переходить в короткие и учащенные. — Ты извиняешься за то, что случайно наступил кому-то на ногу. — Подняв руку, я шлепнула его по руке. — Ты извиняешься за то, что купил шампунь не той марки. — Шлепок. Более сильный удар. Мой голос поднялся на октаву. — Ты извиняешься за то, что поздно пришел домой, Тони. — Шлепок. Мои глаза защипало от слез, и я задрожала всем телом. — Ты не извиняешься за то, что вообще не вернулся домой. — Шлепок.

Слезы скатились с моих ресниц и потекли по щекам, и я даже не могла найти в себе сил смутиться из-за того, как у меня потекло из носа.

Тело Твитча напрягалось с каждым моим ударом, но все, что он делал, это отступал на кухню, его челюсть была твердой, брови сдвинуты, пока он принимал то, что мне нужно было выплеснуть. Он отходил, а я следовала за ним в нетрадиционном танце, которого я даже не знала.

Каждый удар, который я наносила, казался мне наказанием самой себе.

Это была не та Лекси, которой я была. Таким человеком он меня сделал. И я ненавидела его за это.

Удары наносились все быстрее и быстрее, а он двигался медленно, его тело было твердым и непреклонным, позволяя мне прижимать его спиной к кухонной стойке. Мои трясущиеся руки размахивали во все стороны, не заботясь о том, куда попадут удары, только о том, что они попадут.

Страдальческое хныканье покинуло меня.

— Как ты мог это сделать? — удар. Слова были грубыми. — Как ты мог так поступить со мной? — глухой удар. Мой голос дрогнул. — С ним? — Шлепок. Мое тело сотрясалось, пока я плакала, и мои удары ослабли, когда горе истощило меня, как батарейку сотового телефона. — Я любила тебя, придурок. — Удар. Когда его глаза закрылись, и он тяжело сглотнул, я подняла руку, готовая ударить снова, но удержала ее в воздухе. Мой голос был слабым, и я сосредоточилась на быстром биении своего сердца, делая медленный, дрожащий вдох. — Ты не можешь извиняться за это. — Я опустила руку, ничего не чувствуя. Абсолютно ничего. — Убирайся к чертовой матери из моего дома, Твитч.

Возвращаясь в свою комнату с горячими и пульсирующими ладонями, я нанесла прощальный удар.

— Ты должен был оставаться мертвым.

Я не слышала, как он уходил.

На самом деле, я даже не была уверена, что он это сделал.

***

Мое окно, задребезжавшее глубокой ночью, разбудило меня.

Я знала, что он придет.

Оно продолжало греметь, пока он боролся с ним.

Именно поэтому я закрыла его на засов.

Это было в среду, через два дня после того, как я в последний раз видела отца моего сына, — я провожала ЭйДжея на улицу к машине и увидела, что он ждет, прислонившись к огромному дереву на углу квартала.

Мое сердце замерло, но я притворилась равнодушной.

Конечно. Безразличие к Твитчу.

Да, точно.

Я была не очень хорошей лгуньей, даже самой себе.

В тот момент, когда наш сын заметил его, он бросился бежать, а у меня просто не хватило духу огорчать своего сына этим утром, поэтому я ничего не сказала. Наблюдать, как Твитч улыбается той кривой улыбкой, которую я так нежно любила, было почти чересчур. Тот факт, что это было направлено на нашего сына, официально сделало это слишком тяжелым, чтобы вынести.

Годы.

Он добровольно пропустил годы ЭйДжея, и это было больно.

Я не была дурой. Я поняла это. Тогда мы ему были не нужны. Вероятно, последние несколько лет он валял дурака и сеял свое семя, и теперь, когда ему, вероятно, наскучила такая жизнь, он решил попробовать себя в роли папочки и посмотреть, что из этого выйдет. И после того, как ЭйДжей станет милым и привязанным к своему папочке, а я видела, что он уже был таким, Твитч бросил бы его, и мне пришлось бы собирать следы разрушений, которые он оставил.

Я не позволю этому случиться.

Я умирала медленной, мучительной смертью, когда шла к ним, надевая солнцезащитные очки, и изо всех сил стараясь игнорировать человека, которого я когда-то считала Богом.

— ЭйДжей, нам нужно идти, дорогой. Не хочу, чтобы ты опоздал в школу.

ЭйДжей посмотрел на меня, сияя.

— Смотри! — он указал на дом через дорогу.