— Да. Мама не выдержала. Сказала, что это уже слишком. Слишком не прилично, слишком не по-княжески и много всяких прочих «слишком». Даже употребила не очень приличное слово, характеризуя мои вольности. Так никто и никогда не поступал в ее семье и в семье папы. И то, что теперь иные времена и якобы нет прежней строгости, это, по ее мнению, плохие отговорки. В общем пристыдила. Много всякого говорила. Потом папа подключился. Спрашивали, не беременна ли я. Я, конечно, стояла на своем, мол, сама взрослая, умная, знаю, что делаю, и мы все равно скоро поженимся. Объясняла им, что многие сейчас живут вместе до брака, приводила примеры с княгиней Лапиной и Шульгиными, но родителей тоже надо понять, — она вздохнула. — Они же привыкли к другому. А вообще…

— Что вообще? — я Ольгу очень сейчас понимал. И Бориса Егоровича понимал, и тем более ее маму — строгую, но терпеливую Татьяну Степановну. Уж ее я понимал особо. Лишь удивляюсь, что она этот вопрос не подняла раньше.

— Вообще-то, что у меня очень хорошие родители. Они правы, что я даю себе слишком много воли, — пояснила она.

— Оль… — я дождался, когда она поднимет глаза и тогда сказал. Сказал то, что она и без того знала много раз: — я тебе люблю.

Мы поцеловались. Нежно, не слишком впиваясь друг в друга губами.

— Получается тебя со мной не отпустят на несколько дней на Кипр? — спросил я.

— Саш, по-прежнему отпускаю я себя сама, и с этим родители не спорят. Они лишь просят меня хотя бы относительно держаться в рамках приличия. И я, конечно, я не хочу идти вопреки желанию мамы и папы. Но поездка на море это несколько иное. Думаю, они не будут возражать, — она повернулась, глядя на проходивших мимо подруг Ленской и Грушину с Никитой Подамским.

— Давай поженимся, — я едва не засмеялся. Нет, это мое предложение было более чем серьезное, и мы его обсуждали много раз. Но сейчас оно казалось лишь неожиданным и забавным решением нашего стремления просыпаться каждое утро в одной постели.

— Давай, — она в ответ тоже заулыбалась. — Женись. Начинай.

— Но я не шучу, — я прижал ее к себе.

— Я тоже, — Ковалевская оставалась серьезной. — Я же говорила, что мне не нужна свадьба. Более того, я не хочу никаких торжеств, не хочу никого удивлять блеском, роскошью, сотнями приглашенных и фейерверком возле Багряного дворца. Это ничего не даст кроме лишней суеты и нервотрепки. Мы можем сделать все это красиво сами в узком кругу. Но в любом случае нам нужно сначала решить все вопросы с «Сириусом» и началом обучения там.

Перемена пролетела как-то слишком быстро, толком не успели ни о чем поговорить. Мы пошли на консультацию по общей механике. Следующие два часа разбирали экзаменационные вопросы по математике и уже потом поехали к Ольге.

Князь дожидался нас, я это понял, увидев верхушку его виманы за яблонями в саду. И когда мы вошли в дом, дворецкий поприветствовал нас и сразу предупредил:

— Борис Егорович сказал, сразу к нему, — он указал взглядом на лестницу в сторону его кабинета. И добавил для Ольги тише: — Очень суровый. Прямо туча.

Еще в школе, после того как Ольга сообщила мне об этом неожиданном приглашении на разговор с ее отцом, я догадывался, что речь пойдет о «Сириусе» или каких-то вещах, связанных с ним. Сейчас эти догадки лишь укрепились. Мы с Ольгой подошли к двери в его кабинет, высокой, покрытой аккуратной резьбой. Оля постучала и открыла дверь.

— Здравия желаю, ваше сиятельство, — войдя, я отпустил князю легкий поклон.

— Проходите, проходите, — он махнул рукой, указывая на диван. И сказал роботу-уборщику: — Эрик, выйди, пожалуйста.

— Есть, ваше сиятельство, — отозвался «Эрнест-104», зажужжал, объезжая огромный стол, и покатил к выходу.

Затем повисла тишина, Борис Егорович подошел к окну и с минуту смотрел в сад.

— С обедом чуть повременим, — наконец произнес он, не поворачиваясь. Открыл створку окна шире, впуская шелест листвы — сегодня было ветрено. — В общем, тревожные дела, — сказал князь. — Ни сегодня, ни завтра Дениса Филофеевича наследником не объявят. Глория увезла императора в резиденцию на острова. И все бы хорошо, Филофею Алексеевичу в его возрасте такой отдых на пользу, но есть сведения, что англичанка кое-что замышляет. Левадный даже высказал мысль, что император может со Средиземноморья не вернуться.

— В смысле, пап, не вернуться? — удивление Ольги было так велико, что ее голос дрогнул: — Денис как-то говорил, что отца пытались отравить. Ты сейчас об этом?

— Такие риски имеются. Это возможно, тем более ты сама знаешь, что попытка покушения на императора была и ни одна, — Ковалевский подошел к столу, выдвинул ящик и достал красивую коробку с карибскими сигарами.

— Но смысл? Ты же сам говорил, что есть тайный указ, по которому престол переходит к Денису в случае смерти Филофея Алексеевича, — напомнила Ольга.

— Верно. Раньше Глория об этих документах не знала, теперь знает. А раз так, то возможно у нее есть какие-то решения на этот счет. Например, в случае смерти императора, она знает способ, как получить пакет с этими указами и распорядиться ими по своему усмотрению, например, просто уничтожит неугодные ей. Глория достаточно хитра, чтобы продумать все нюансы и необдуманных шагов она не сделает. Заметьте, я не утверждаю, что будет именно так с указами. Мы все теряемся в догадках, но грядет нечто очень серьезное — это уже понятно по суете вокруг Глории в эти выходные. И это еще не все. Встает очень важный вопрос о «Сириусе». Из-за этого я вас и собрал, — князь взял сигару, разворачивая ее, зашелестел тонкой фольгой. — Доложили, что Козельский собирает сведенья о «Сириусе» и всех причастных к проекту. Он в воскресенье пол дня пробыл у Глории. Вместе с Урочеевым, Самгиным, еще некоторыми нашими недругами. Что-то старательно обсуждали. Увезти из Москвы императора, конечно, их идея. Имеются подозрения, что им очень важно выиграть время. И есть догадки, что наш проект «Сириус» они могут подать императору в очень неприятном свете, тем более Филофей Алексеевич очень не любит, когда подобные вещи, касающиеся армии, большой политики, делаются без его ведома.

—