Трогает себя, смотрит на руку и видит, что ладонь алая. Она истекает кровью.

Ник возится с ребенком. Ножницами из нержавейки, простерилизованными над огнем, он перерезает пуповину и накладывает на конец зажим, чтобы остановить кровотечение. Внимательно осматривает руки и ноги новорожденной, пересчитывает пальчики, затем переворачивает ее, выискивая признаки деформации. Ничего такого не видит.

Девочка – само совершенство.

Он прижимает ее к себе. Она чуть надувает губки, ищет молоко. Крошечные черные глаза высматривают источник пищи. Ник целует влажный лобик, затем пеленает новорожденную и бережно кладет ее на постель.

Поворачивается к Рут, чтобы выразить свой восторг, и в тусклом утреннем свете видит, что лицо у нее серое. Быстро понимает, что с Рут не все в порядке. Со всем присущим ему спокойствием зажимает разрывы, чтобы они не кровоточили, затем аккуратно обмывает ее заранее приготовленным стерилизующим раствором.

Он очень осторожен, но жжет так, будто ее обливают кислотой. Рут вскрикивает. Новорожденная, испугавшись, пищит – требует, чтобы ее покормили.

Ник тихонько тянет за пуповину, чтобы спровоцировать выход последа, и Рут, еще раз крякнув от натуги, выдавливает огромный шмат студенистой массы.

– Мне нужно отдохнуть, – говорит она.

– Постарайся не спать. – Ник бережно приподнимает Рут, вытаскивает из-под нее пропитавшиеся кровью простыни и заменяет их чистыми.

Ребенок вопит от голода. Младенческий крик непривычно режет слух – слишком долго они слышали только собственные голоса да шум моря.

Ник осматривает Рут, стараясь не причинять ей боль. После выхода плаценты кровотечение заметно ослабло. На постеленных под ней свежих простынях расплывается лишь одно небольшое пятнышко крови.

– Держи ребенка. Попробуй покормить ее.

Ник вкладывает в руки Рут орущий сверток – их дочь.

– Девочка?

– Девочка. Taku tamāhine [13]. Дочка.

– Фрэнсис. Назовем ее Фрэнсис. – Рут гладит нежную щечку малышки.

– Привет, крошка Фрэнки, – воркующим голосом обращается к малышке Ник. – Taku tamāhine.

Уже рассвело. Один из первых дней ранней весны вступил в свои права. Языки костра, который Ник поддерживал всю ночь, взмывают ввысь. Он нарезает на мелкие кусочки плаценту, бросает их в одну из их побитых кастрюль, добавляет туда немного морской воды и ставит на огонь. Запах тушащегося мяса напоминает ему блюдо из печени и лука, которое готовила мама, когда он был маленьким: оно имело мерзкий металлический животный привкус и вызывало у него отвращение. По нынешним временам такая пища – деликатес, думает Ник, надеясь, что его блюдо поможет вернуть силы изможденной обескровленной женщине, которая сейчас лежит в хижине с испариной на лице, а ей, в свою очередь, – накормить их ребенка.

Помешивая подрумянивающееся мясо, Ник чувствует, что у него слабеют ноги, что он на грани обморока.

Чтобы не упасть, он вытягивает вперед руку, затем садится на песок, оставив мясо тушиться на горячих углях. Дыхание у него неровное, и он усилием воли заставляет себя дышать медленно и размеренно, как совсем еще недавно сам велел Рут.

Головокружение постепенно проходит, и он, встав на колени, снимает с огня кастрюлю с мясом, чтобы оно не подгорело.

– Идиот.

Ник знает, что подобные мгновения полнейшего покоя опасны. Он занимает себя то одним, то другим, стараясь ни о чем не думать. Как только голова будет забита мыслями, вернутся и чувства. А он не может позволить, чтобы чувства захлестнули его. Сейчас это недопустимо. Он нужен Рут.

Он нужен Рут и их ребенку.

А они нужны ему.

Успокоившись, Ник ложкой накладывает мясо в металлическую тарелку.

У входа в хижину он останавливается. Слышит голос Рут. Она разговаривает с малышкой. Поет ей песенки.

22

В пятницу Рут отпросилась с работы на вторую половину дня. Большого труда это не составило. Она сказала директору, что у нее «запись к врачу». Тот отпустил ее без вопросов.

– Конечно, конечно, – суетливо произнес он, не требуя дальнейших объяснений: как бы не узнать о женском организме больше, чем следует.

Приближались летние каникулы, и учебный процесс все равно затормозился, а вместо уроков все чаще проводились спортивные мероприятия. Тем более что многие родители уже забрали своих детей домой, считая, что двухмесячных каникул для отдыха недостаточно. Например, многих из ее учеников родители уже увезли в летние коттеджи.

Объяснить свое отсутствие Алексу было сложнее. Ему она сказала, что Фрэн устроила ей сюрприз: купила билет на поезд до Эдинбурга, где она будет шиковать за чужой счет, как участник деловой конференции.

– Повезло, – только и сказал он в ответ, не требуя подробностей. У него не было причин не доверять ей. Он никогда еще не уличал ее во лжи.

Фрэн ни на секунду не сомневается, что подруга забеременела от Алекса, поэтому о Бене Рут не упоминает. В действительности она точно не знает, от кого из них двоих «залетела» по неосторожности, но ей не хочется лишаться безраздельного внимания Фрэн. Зачем разочаровывать подругу, в очередной раз сообщая ей, что отношения с нынешним партнером Рут перестали устраивать и она, чтобы не остаться в накладе, попыталась завести новые? Хоть она и твердила, что с Алексом у нее все по-другому, история, как ни стыдно это признавать, повторяется. Рут и самой противно, что она так непостоянна в своих привязанностях. Это неискоренимый порок ее личности? Возможно, она вообще не способна долго любить кого-то одного. В принципе, ее это вполне устраивает – она воображает, что, как Элизабет Тейлор, до самой старости встречается с красивыми мужчинами, – и она рассчитывает, что в идеале каждое ее расставание не будет иметь серьезных последствий.

Бену она тоже ничего не сказала. Это было нетрудно: после того вечера в квартире Рут Бен усердно ее избегал. Однажды во время утренней летучки им пришлось сидеть рядом. На протяжении всего совещания Бен старательно отводил от нее глаза и, едва оно закончилось, пулей вылетел из учительской.

Перед абортом Фрэн ведет Рут в их любимую пиццерию. Почти полдень. Они устраиваются за одним из столиков в кафе – раньше здесь была почта – и заказывают пиццу.

– И бутылку домашнего красного, пожалуйста.

– Вино на обед, – с улыбкой кивает официантка. – Жаль, что не могу к вам присоединиться! – Бодрым шагом она возвращается к барной стойке и оформляет их заказ.

– Тошнотворно веселая девица, да? – комментирует Фрэн, оценивающе рассматривая официантку, пока та резво выбивает чек. – А что, джинсовые костюмы снова в моде?

– Лучится как солнышко. Может, возьмем ее с собой в клинику? Будет поднимать нам настроение.

Девушка возвращается и с сияющей улыбкой на лице