сегодня в Британии, когда в один из вечеров музыканты играют шотландскую народную музыку, а в другой они же исполняют Сибелиуса в Королевском Альберт-холле. Я уже достаточно много узнала о специфике профессиональной жизни музыкантов, исполняющих musica colta, а теперь с целью воссоздать полную картину, решила отправиться в альпийские долины на границе Италии и Франции, где голоса скрипок по-прежнему являются неотъемлемой частью популярной музыки - musica popolare. Эти инструменты довольно поздно добрались до здешних изолированных городов и деревень. Они появились там только в девятнадцатом веке, чтобы присоединиться к шарманкам, которые были там веками, играя вместе с флейтами, варганами и волынками, изготовленными пастухами из овечьих или козьих шкур.

Четырнадцать горных долин в Пьемонте стали надежным прибежищем окситанского языка, который просочился сюда через границу с юга Франции в одиннадцатом веке вместе с музыкой и поэзией трубадуров. Несмотря на подавление, игнорирование и вытеснение на протяжении веков, окситанский язык не просто выжил - примерно половина населения долин сегодня все еще говорит на одном из его многочисленных диалектов, а окситанская музыка настолько популярна, что более шестидесяти групп в Италии исполняют её профессионально.

У обитателей обширной территории Окситании никогда не было страны, которую они могли бы назвать своей собственной, и тем не менее вы можете легко попасть туда, как и я, запрыгнув в автобус возле вокзала в итальянском Кунео и направившись на северо-запад в сторону Валле-Майра. Когда я отправилась в путешествие, была осень, и предгорья Альп издалека выглядели бархатистыми из-за деревьев с листьями цвета скрипичного лака. Вдоль дороги чередовались полосы скошенной и неубранной кукурузы - лоскутное одеяло из кусков произвольной формы желтого и бледно-зеленого цвета. По мере продвижения от деревни к деревне кукуруза уступала место яблоневым садам, рощам фундука и небольшим промышленным зонам, которые были врезаны в это лоскутное одеяло, как если бы они были просто полями, с которых снимали урожай ещё каких-то экзотических продуктов. Перед одним из них была площадка, заставленная зелеными кранами, и на ней же стайка машин, окруженная заборчиком, как будто гигантских птиц на ферме заперли в загон. Я сошла с автобуса в Дронеро - или Драонье, как сказали бы по-окситански - в начале долины Майра. Городок этот, старомодный и невыразительный, имеет вид места, которое не понаслышке знает о снеге. Сводчатая галерея протянулась вдоль главной улицы, образуя темные пещеры - входы в маленькие магазинчики, в которых продаются кардиганы для старушек, кастрюли для запекания каштанов, перочинные ножи, топоры и пуховики, продаваемые на вес в граммах. Река Майра протекает в нижней части города, ее берега соединяет Понте Дьяболо, великолепный средневековый мост с узкими бойницами в зубчатых стенах.

В наши дни Дронеро не нуждается в защите от врагов, напротив, у него слишком много поклонников. Летом они приезжают в город, чтобы подниматься в горы, а зимой – кататься на лыжах. Я, забронировав себе номер в единственном отеле, который пока еще не был закрыт, оказалась в Дронеро, когда городок отдыхал и восстанавливался в межсезонье. По дороге в гостиницу задержалась, чтобы прочитать афиши, рекламирующие фильмы, концерты и экскурсии в горы, но все даты давно миновали, как будто в конце сентября в Дронеро покончили со всеми развлечениями. Зарегистрировавшись, я попросила у менеджера отеля карту города. Он ответил мне, что все карты у него уже давно закончились, да и зачем ему пополнять запасы, когда единственное, что подмывало его сказать туристам, — это «Что, уже заблудились»?

В отеле было полно сумрачных помещений, темной мебели и мрачных картин. «Возьмите с собой ключ, если задумаете прогуляться, - сказал менеджер, - потому что вам без него обратно в отель не попасть, а я сейчас уйду домой». Ключ был древним и огромным и вставлялся в такую огромную же замочную скважину двери восемнадцатого века, ведущей в мою комнату. Окно комнаты выходило на небольшую площадь и полностью укрытое лозой бальдажуанского горца здание. Листья его уже покраснели, а в горах вокруг нас лежал снег, но я приехала не любоваться этим пейзажем, потому что, в отличие от других приезжих, не была сезонным туристом, моей целью была встреча с Розеллой Пеллерино, научным руководителем Espaci Occitan, окситанского культурного центра, библиотеки и музея, расположенных на окраине города. Розелла закончила школу, в которой преподавали на итальянском, дома с матерью и её семьей разговаривала на окситанском, а с родственниками отца общалась на пьемонтском диалекте. Неудивительно, что она выбрала профессию филолога. К тому же Розелла обладала обширными знаниями о музыке, языках и культуре этих долин, и у нее было много друзей среди скрипачей, играющих musica d'оc, и музыковедов, которые собирали и изучали эту народную музыку на протяжении многих лет. Далее события разворачивались как бы в два этапа. Поначалу был рассказ и объяснения Розеллы. Мы устроились в библиотеке Культурного центра, и она рассказала мне все о той жизни, что породила столь любимую ею музыку. Она описывала Дронеро девятнадцатого века как место, где, несмотря на тяжелую работу и суровые условия, люди умели веселиться. Все обитатели здешних мест умели играть на музыкальных инструментах, танцевать и петь, и, по её словам, они всегда менялись ролями, так что слушатели и зрители одного дня становилась исполнителями в другой день.

До сих пор я естественным образом рассматривала музыку Италии как предмет экспорта, но Розелла объяснила, что мужчинам и женщинам Дронеро в поисках работы приходилось порой уезжать в далекие края и возвращались домой они с новыми мелодиями и танцами, которые обогащали традиционный репертуар, накопленный в долине на протяжении веков. Некоторые из них спускались летом в города на равнине, чтобы продавать свои сыры, яйца или овощи, винные бочки, миски и ложки, которые они изготовляли зимой из каштанового дерева. Если бы скрипка Льва когда-либо жила такой жизнью, она, возможно, проводила бы лето, веселясь вместе с ними на солнечной площади. Или, если бы она принадлежал пастуху, уходила бы с ним вслед за стадами на высокогорные летние пастбища. Её музыка была бы своего рода компанией в этом изолированном месте. Забавно, что ещё пастухи приручили сурков жить рядом с ними и приносили их потом в городок. Розелла показала мне фотографии детей в Дронеро с этими необычными домашними животными на плечах, которые занимали место где-то между морской свинкой и терьером.

Люди, возвращающиеся из этих относительно коротких путешествий, могли привезти с собой несколько новых мелодий, но именно те, кто уезжал дальше, повлияли в большей степени. Некоторые из них слесарили или точили ножи