В. И. Пичета выступил особенно темпераментно. Он начал с того, что пришло время борьбы с работами западных ученых. Впрочем, речи об огульном отрицании пока еще не было. Коснулся академик, благо обстановка способствовала, и взаимоотношений профессиональных историков и деятелей искусства. Он раскритиковал прогремевшую на весь Союз киноленту «Иван Грозный» С. Эйзенштейна. «Я знаю, что Эйзенштейн был в Ташкенте у Богоявленского и тот говорил Эйзенштейну, что его сценарий не годится, что там извращены факты; Эйзенштейн ответил, что это хорошо, но зато картина будет интересной…»[476]', — возмутился Пичета. Схожую ситуацию он описал и касательно себя лично. Так, ему пришлось рецензировать сценарий И. Лукомского, написанный для фильма о Грюнвальдской битве. Пичета обнаружил множество ошибок: «Меня пригласили на заседание и я там выдержал целый бой и с режиссерами, и с Лукомским. Мне говорили, что это не кандидатская диссертация, а кинокартина для широкого зрителя. Я одержал на этом заседании большую победу. В конечном итоге были приняты мои предложения во внимание, но как дальше пойдет дело, не знаю»[477].

Показательно и выступление А. З. Манфреда. Он напомнил, что бывшие союзники по коалиции теперь стали «силами реакции». «С необычайной быстротой происходит мобилизация буржуазной исторической науки, выполняющей эту задачу атаки против советского идеологического фронта. Нам не к лицу позиция обороняющейся стороны. Мы должны нападать на буржуазную культуру»[478].

Особенно активным было обсуждение положения дел в изучении советской истории. Выступавшие честно признавались, что наиболее квалифицированные кадры сосредоточены в секторах, изучающих древнейшие периоды[479]. В. И. Шунков (специалист по истории Сибири XVI–XVII вв.) обрисовал не радужную картину: «Меня тревожит то обстоятельство, что ряд работников, начавши работать по советскому периоду, стремятся уйти в XVIII, XIX век»[480].

Итоги подвел Городецкий, который констатировал, что на наиболее важных участках «исторического фронта» оказываются наименее способные сотрудники. Он предложил решить проблему чисто административным способом: перебрасывать наиболее способных из одних подразделений на исследование истории СССР. В качестве примера он назвал своего учителя Ю. В. Готье, который «написал бы хорошую работу и о 20-м веке, если бы ему поручили»[481]. Указал он и на необходимость смены тематики в секторе новой и новейшей истории. Абсолютное большинство здесь занималось историей Германии, и это было еще недавно верно, но теперь рекомендовалось обратить большее внимание на британский и американский империализм. Политическая актуальность такого поворота была очевидной.

Но на этом волна от постановлений по идеологическим вопросам не иссякла. 30 ноября вышел номер газеты «Культура и жизнь», где исторической науке был посвящен целый цикл статей. Передовая так и называлась «Советская историческая наука». В ней писалось, что историческая наука играет огромную роль в обществе. Подчеркивалось, что «развитие советской исторической науки происходило в ожесточенной борьбе с буржуазной историографией, с извращениями марксистско-ленинской теории»[482]. Не забыли и про «разоблачение» школы Покровского.

Далее кратко перечислялись достижения. Наконец, дошли и до сути. В духе идеологических постановлений писалось: «Новые успехи в развитии советской исторической науки могут быть достигнуты на основе повышения теоретического уровня исторической науки, ее идейности и воинственности». «Некоторые» историки обвинялись в приверженности узкой специализации, фактографичности и т. д. Но ошибки других хуже: «Отдельные историки стали на путь идеализации прошлого, приукрашивания внешней политики царизма, нередко не показывая различия между Россией советской и Россией дореволюционной, между советским патриотизмом и патриотизмом старым».

Не меньшей опасностью, утверждалось в статье, являются «буржуазно-националистические» концепции, проявившиеся в учебниках по истории Украины, казахского, башкирского и татарского народов. Причем их потенциальная опасность высока еще и потому, что советские историки их еще не разоблачили.

Рецепты искоренения недостатков оказались довольно мягкими: повышение теоретического уровня, координация работы вузов и научно-исследовательских институтов, увеличение числа публичных дискуссий. Были и конкретные упреки-рекомендации: «В свете последних указаний ЦК ВКП (б) о задачах идеологической работы недостатки нашей исторической науки — ее теоретическая слабость и неудовлетворительное состояние разработки истории советского государства, истории стран Запада и Востока в новейшее время, истории славянских народов — становятся особенно заметными».

Помимо описанной статьи, надо сказать довольно абстрактной и не сулящей далеко идущих последствий, в этом же номере были опубликованы материалы за авторством Е. Н. Городецкого, где он указывал на недостаточно продуманный пятилетний план Института истории. Институт упрекался и в том, что в плане не предусмотрена помощь республиканским и региональным институтам истории. Слабо были продуманы историографические исследования[483].

С требованием интенсифицировать изучение новейшей истории выступил Н. Л. Рубинштейн (Рубинштейн Н.Л. (1902–1952) — см. Аннотированный указатель имен, с. 420) — специалист по истории XX в. Он обвинял Институт истории в игнорировании проблематики истории эпохи империализма. «Темпы работы Института истории АН СССР в области изучения истории новейшего времени следует признать крайне вялыми… Институт истории крайне неудовлетворительно осуществляет руководство научно-исследовательской работой в области новейшей истории, не направляет ее»[484].

Заметка В. И. Шункова посвящалась состоянию изучения истории советского общества. Он обрушился с критикой на работу сектора истории СССР Института истории. Обращалось особое внимание на отсутствие монографий, бездействие многих сотрудников. Например, «И. М. Разгон и Н. С. Волков за последние несколько лет не дали ни одной серьезной научной работы». Возглавлявшая сектор А. М. Панкратова обвинялась в слабом руководстве[485].

Специальная статья, написанная Н. Н. Яковлевым, касалась преподавания истории в школе. В ней привычно напоминалось, что история — важнейший источник идейного воспитания. Анализируя на предмет идеологической «пользы» содержание школьных учебников по истории, он указал, что в них слабо освещены актуальные взаимоотношения западноевропейских государств с русским.

В центре внимания оказался учебник по истории СССР для средней школы, вышедший в 1940 г. под редакцией А. М. Панкратовой (авторский коллектив — К. В. Базилевич, С. В. Бахрушин, А. М. Панкратова, А. В. Фохт) и затем неоднократно переиздававшийся. Уже в самом начале учебника Н. Н. Яковлев обнаружил «антинаучную норманнскую теорию, лживость и вредность которой очевидны»[486]. Не удовлетворило и освещение вопросов присоединения народов Средней Азии к России. Яковлев признал его колониальный характер, но одновременно призвал учитывать и прогрессивные моменты, в частности вовлечение среднеазиатских народов в сферу капиталистического развития. Помимо этого, оказались не показаны «источники возникновения и роста национально-освободительного движения на национальных окраинах». По мнению автора, это важно, поскольку именно такой рост и привел к возможности совместной борьбы против царизма русских трудящихся и угнетенных национальностей. Не смогли авторы показать влияние передовой русской культуры на местные