Шрифт:
Закладка:
Новая мировая конфигурация сил толкала власти к очередной «мобилизации интеллекта» в военных нуждах. Не успев остыть от пропаганды времен Великой Отечественной войны, советские ученые и деятели культуры вновь были «призваны» государством и партией на борьбу на идеологических фронтах. Внешнеполитические факторы все отчетливее проявлялись и во внутренней политике: прошла критика журналов «Звезда» и «Ленинград», была «разоблачена» вредительская деятельность Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина и т. д.
Идеология «советского патриотизма», активно продвигавшаяся еще в 30-е гг., в послевоенное время приобрела еще больший размах и интенсивность. Основой идеологии стали слова И. В. Сталина: «Сила советского патриотизма состоит в том, что он имеет своей основой не расовые или националистические предрассудки, а глубокую преданность и верность народа своей советской Родине, братское содружество трудящихся всех наций нашей страны. В советском патриотизме гармонично сочетаются национальные традиции народов и общие жизненные интересы всех трудящихся Советского Союза»[453]. Таким образом, постулировалось единство советского народа, его готовность вне зависимости от национальной принадлежности служить стране. Советский патриотизм объявлялся явлением уникальным, присущим только социалистическому строю, где нет классовой разобщенности и национальных предрассудков. Формально элементом этой идеологии провозглашался и пролетарский интернационализм, но по факту в сложившихся условиях это оказалось второстепенным. Единство советского общества, его идейная монолитность — главная цель пропаганды «советского патриотизма». В таком обществе не может быть конфликтов, тем более недовольства действующей властью, а все служат единой цели.
Советские лидеры прекрасно понимали и то, что в послевоенном мире наука будет играть определяющую роль в соперничестве сверхдержав. Поэтому в обществе насаждался культ науки, но науки советской, служащей режиму. Для этого выходили фильмы, в которых советские ученые показывались патриотами и слугами народа, государства и партии. Многочисленные статьи в идеологических и научных журналах и газетах транслировали идеологически выверенный (хотя и нестабильный) этический кодекс человека науки[454].
На этом фоне 14 августа 1946 г. вышло печально известное постановление «О журналах “Звезда” и “Ленинград”». В нем разгромной критике подверглись сочинения А. Ахматовой и М. Зощенко[455]. Нет нужды останавливаться подробно на этой истории, она неоднократно описана и изучена. Но важно выделить из постановления те идеологемы, которые потенциально касались не только литературы, но и гуманитарных и общественных наук. В нем указывалось, что советские литераторы и журналы, их печатающие, не должны быть аполитичны, а обязаны мобилизоваться на идейное служение партии и обществу. «Сила советской литературы, самой передовой литературы в мире, состоит в том, что она является литературой, у которой нет и не может быть других интересов, кроме интересов народа, интересов государства. Задача советской литературы состоит в том, чтобы помочь государству правильно воспитать молодежь, ответить на ее запросы, воспитать новое поколение бодрым, верящим в свое дело, не боящимся препятствий… Поэтому всякая проповедь безыдейности, аполитичности, “искусства для искусства” чужда советской литературе, вредна для интересов советского народа и государства и не должна иметь места в наших журналах»[456].
Постановление не касалось напрямую исторической науки. Но его положения легко можно было экстраполировать на историографию. От историков требовалась ярко выраженная партийность, актуальность их исследований, «бодрость» исторического нарратива, необходимая для воспитания подрастающего поколения.
Вызвавшая идеологическую волну кампания в общественных науках отразилась и на страницах главного идеологического органа — журнала «Большевик». В нем появилась редакционная статья «Советская общественная наука на современном этапе». В ее начале традиционно подчеркивался высокий, несоизмеримо выше, чем в капиталистических странах, уровень советского обществознания (куда включали и историю). Касаясь положения дел в исторической науке, авторы делали акцент на достижениях. Назывались «История гражданской войны в СССР», «История дипломатии», в положительном ключе упоминался «ряд специальных исследований по древней истории Руси, по истории Кавказа, по истории Средней Азии, по истории международных отношений»[457]. Очевидно, что под исследованиями по истории Руси понимаются в первую очередь сочинения Б. Д. Грекова, возможно М. Н. Тихомирова и Д. С. Лихачева. История Кавказа — это, скорее всего, труды Б. А. Куфтина и Б. Б. Пиотровского. Остальные идентифицировать сложнее. Например, под работами по истории Средней Азии можно понимать «Историю Казахской ССР», но уже тогда книга подверглась критике.
Но вскоре относительно позитивная часть по законам большевистской критики сменилась перечнем недостатков. К ним причислили недостаточную разработку происхождения славянских народов, их исторических связей и формирования древнерусского государства. «При решении вопросов… историки обнаруживают крайнюю методологическую слабость и зачастую скатываются на позиции школы Покровского»[458]. По мнению авторов, историки мало занимаются советским периодом. Серьезные промахи в написании историй национальных республик. Так, обнаруживались ошибки в «Истории Казахской ССР» и «Истории Украины». Четко указывалось: «Наши советские историки должны обратить особое внимание на исследование и освещение истории совместной борьбы народов СССР против чужеземных захватчиков, против царизма и помещичье-капиталистического гнета, а также на историю социалистических преобразований в советских республиках»[459]. В духе выводов после критики сочинений М. Зощенко и А. Ахматовой делалось заключение, что недостатки связаны с тем, что многие обществоведы «оторвались от жизни, уходят от вопросов практической борьбы». Подчеркивалось: «Научный работник в нашей стране — общественный деятель. Он не может быть аполитичным»[460].
Важность новых идеологических установок требовала реакции со стороны партийных ячеек, расположенных в образовательных и исследовательских учреждениях. В Институте истории АН СССР сначала состоялось закрытое партийное собрание, прошедшее в два дня, 9 и 11 октября 1946 г.
Собрание открыл секретарь партячейки института Л. М. Иванов. Он отметил, что в институте слабо развернута работа над теоретическими вопросами. Особую пользу, по его мнению, должны принести регулярные доклады с критикой буржуазной историографии. Особенно автор доклада отметил отсутствие подлинной критики и самокритики: «Научная критика в Институте запущена, критика дается, взирая на лица. Неверные положения в работе Державина до сих пор не получили отпора; не обсуждена работа Мавродина, хотя многие ее осуждают. Когда стали ясны срывы в работе сектора новой истории, то сотрудники не решались выступать с критикой работы руководства сектора… Отзывы на законченные работы часто даются исходя из приятельских отношений, например, проф. Тихомиров дал положительный отзыв на работу о “Холопах” чл. — корр. Яковлева, хотя внутренне с ее положениями был не согласен»[461].
Следом выступила А. М. Панкратова, которая сказала, что «сейчас наступила новая фаза идеологической борьбы — борьба за превосходство Советского Союза»[462].
