и с тех пор она воевала против партизан в Польше и Югославии, а потом была послана в Австрию, где почти сразу же сдалась в плен – Восточный фронт немцы им больше не доверили. Зато дед Петро – простите, Питер – то и дело описывал бои, в которых доблестное украинское войско било кацапов, как хотело – если бы немцы не подкачали, то УПА освободила бы всю Украину, а может, даже пошла бы на Москву.

Позже, уже после смерти деда, я разбирал его библиотеку и обнаружил целую кучу книг и журналов, выпущенных под эгидой «Братства». Оказалось, что все то, что дед рассказывал мне в молодости, он вычитал именно там. А еще я нашел книгу про немецкие концлагеря, и в ней приводилось фото охранников в Треблинке, на котором я узнал своего деда. Издана она была незадолго до того, как дед поменял фамилию и уехал во Флориду.

Там же был и его военный билет дивизии «Галичина», где было указано, что числился он в дивизии с первого августа 1944-го – то есть уже после битвы при Бродах – и две или три фотографии – дед и другие в немецкой форме то на фоне руин, то горящей деревни, но непременно рядом с трупами. И в основном трупы были в гражданской одежде, вот только на одном фото, где на обороте было написано «Варшава», лежали вповалку мертвяков десять или даже больше в польской военной форме.

Тогда я наорал на отца, мол, как он мог… На что батько объяснил мне, что добро должно быть с кулаками – мол, Степан Бандера сам говорил, что наша власть должна быть страшной. Теперь-то, после Афганистана, Ирака и Сирии, я знаю, что он был прав… И сделаю все, чтобы в прекрасной незалежной Украине будущего не оставалось ни кацапов, ни жидов, ни даже кацапомовных.

И наша эта командировка – первый шаг. Конечно, не очень хотелось покидать уютный немецкий Бёблинген, где находится штаб-квартира нашей тактической группы, но я сам напросился на эту командировку. Я настоял на том, чтобы в моей группе не было ни черных, ни ярко выраженных латиноамериканцев, ни азиатов – никто не должен знать, что мы не украинцы. Оделись мы в украинский же камуфляж, вот только оружие у нас с собой наше.

Еще месяц назад мы прибыли в Днепропетровск – эх, опять москальское название, хотя местные меня и заверили, что он вскоре станет Сичеславом, – а сегодня днем нас привезли на этот пыльный и жаркий кряж. Ну что ж, поскорее сделаем наше дело, поскорее слиняем отсюда. А задача у нас простая – экстрадировать этого глупого поляка[42], его же спутника ликвидировать на месте.

Мы вышли в небольшую рощицу и через нее аккуратно перебрались на другую сторону гряды. Я сверился с картой. Вон то самое Первомайське – пока оно еще так называется, но недолго ему осталось. Будут тут своим названием – ещё и москальскою мовою – прославлять анархистов, устроивших мятеж первого мая тысяча восемьсот восемьдесят шестого года на площади Хеймаркет в Чикаго. Но переименование, понятно, произойдет не прямо сейчас.

Дальше – еле видный в дымке – город, вроде Снижне. Ну, не нам его брать – мы, «тюлени», скальпель, а не секира. Но наша операция приблизит тот день, когда эти недоумки вокруг меня смогут занять и его. Да, а что там, поближе? Хуторок какой-то? Вот с него и начнем.

Я дал знак Панкратову, и мы поползли на ту сторону. Эх, кто же так ползает… у нас за подобное на курсе молодого бойца сержант снес бы ему башку. Везет же ему, что сепары не контролируют территорию… Задницу отклячил, пыхтит, как допотопный паровоз, разве что не гудит и не пускает пар. А еще то и дело голову зачем-то поднимает.

Раздался выстрел, и я понял, что мои опасения подтвердились – кто-то прострелил этому кацапу голову. Более того, оба наших сопровождающих вскочили и бросились наутек – и один из них тут же словил еще одну пулю, а другой кубарем скатился под откос по другой стороне холма.

К нам уже бежали какие-то «азовцы». Я бросил:

– Панкратова и еще одного то ли ранило, то ли убило. Пусть посмотрят, что с ними. Только аккуратно, там стреляют.

– А кто командир?

– Беру командование на себя, – сказал я устало по-москальски. – И еще, пришлите мне этого Васюру. А потом Кононова.

7 августа 2014 года. Первомайское у Снежного. Подполковник ФСБ Жарков Александр Павлович

Первым для допроса мне привели сержанта Михайлюту. По большому счету он мне был не очень интересен. О его работе на противника пусть разбираются коллеги из службы безопасности ДНР. Там есть несколько толковых сотрудников (кое-кого я знал еще до событий недавнего времени), и узнать, на кого конкретно работал сей «оборотень в погонах», они прекрасно смогут и без меня.

Интересно было другое – это ничтожество было мне лично интересно как агент, получивший задание спасти поляка. Ведь, уйдя с ним к укропам, он обесценивается как разведчик, работающий нелегально. Назад ему пути нет. Кураторы Михайлюты это наверняка понимали, но все равно отдали команду на расшифровку агента. Значит, поляк – личность того стоящая, и было бы неплохо получить о нем хотя бы косвенную информацию от Михайлюты. Но меня поджимал фактор времени. С минуты на минуту нацики могут взять Саур-Могилу и пойти дальше на Первомайское, а вместе с ними могут заявиться и ребята из сопредельных стран. Так что, уж извини, гражданин Михайлюта, но политесы с тобой мне разводить недосуг. Будем колоть тебя жестко.

Я потолковал с Мишей Варенчуком, и он согласился в случае необходимости немного попортить фейс изменника. Главное, чтобы Миша не перестарался. Мне Михайлюта нужен будет потом без справки об инвалидности. А самое главное, чтобы он умишком не тронулся, и говорить мог членораздельно, даже несмотря на отсутствие части зубов. Но мне почему-то казалось, что допрашиваемый не будет особенно запираться. Не такой уж он идейный, чтобы с песней про «щеню», которая «вмерла», отплевываться кровавыми слюнями и проклинать «клятых москалей».

В общем, так оно и произошло. Михайлюта был мужиком тертым и опытным. Он сразу понял, куда он попал, и что с ним не будут нянчиться, как с детсадовской лялечкой. Правда, поначалу он выбрал старую и, как казалось таким, как он, надежную тактику. Надо изобразить жертву, которую обстоятельства и нехорошие люди завлекли угрозами, обманом (нужное подчеркнуть) в липкие сети вражеских разведок. Ну