сторону окопов – и, как мне сказали, якобы в «Азове».

– И вы ему доверяете? Он к брату не сбежит?

– Доверяю. Этот не предаст. И вы с ним, есть у меня такое впечатление, споетесь. – Он выглянул из палатки и крикнул кому-то:

– Найди Остапа. Пусть срочно бежит к командиру!

7 августа 2014 года. Первомайское у Снежного. Подполковник ФСБ Жарков Александр Павлович

Пан Моравецкий вел себя так, как должен вести в плену настоящий шляхтич. Он пыжился, стараясь продемонстрировать свою «гоноровость», хотя при этом страшно трусил и вздрагивал, когда я повышал на него голос.

Не успев войти, он снова затянул старую песню из своего репертуара о том, что за насилие над представителем «цивилизованного человечества» нас всех ждут страшные кары. Каким образом они нас настигнут, пан Моравецкий не разъяснил. В качестве пряника он пообещал нам деньги, и немалые, если мы возьмем его хорошего под белы рученьки и отправим для начала в Киев.

Послушав в течение минут пяти «арию польского гостя», я довольно невежливо прервал ее, сообщив пану Моравецкому, что на «цивилизованное человечество» я плевать хотел, а возвращение гордого ляха под отчий кров будет во многом зависеть от той информации, которую он сообщит мне здесь и сейчас. Причем в случае обмана шансы на встречу с милой Польшей у него резко упадут, как курсы акций на Нью-Йоркской бирже.

Поляк побледнел, замолчал и стал лихорадочно понукать свои извилины, пытаясь найти выход из того незавидного положения, куда он угодил по собственной дурости и самоуверенности.

– Пан официер, – наконец произнес он, – я думаю, что мы, как умные люди, сумеем договориться и найти приемлемый выход из создавшейся ситуации. Вы, наверное, догадываетесь, кто я и чьи интересы представляю. Да, я работаю в AW[44] и направлен в район Саур-Могилы моим руководством с весьма важным заданием. Вы, наверное, слыхали о том, что в здешних местах стали происходить непонятные явления и события…

– Чего уж тут непонятного, – перебил я его. – Самая обычная война, причем необъявленная. Для меня же из всего происходящего непонятно лишь одно – как поляки могут помогать бандеровцам, потомкам тех, кто резал глотки их соотечественникам на Волыни. И почему поляки так легко и просто забыли о десятках тысяч убитых во время резни летом 1943 года, но не могут простить и забыть о сотнях польских офицеров, якобы расстрелянных НКВД в Катыни. Тем более что причастность советских спецслужб к убийству поляков доподлинно не доказана, а вот свидетелей зверств людоедов из УПА пруд пруди.

Моравецкий злобно уставился на меня, но, вспомнив, в качестве кого он сейчас сидит передо мной, промолчал.

– Давайте вернемся к нашим баранам, – сказал я. – Вы говорили о каких-то непонятных явлениях, зафиксированных вашими людьми в здешних местах. Что это за явления, чем они необычны?

– В структуре AW существует отдел, который занимается фиксацией и документацией всего того, что не может быть объяснено современной наукой.

Я работаю в этом отделе. Мне дали задание – найти очевидцев необычных явлений, опросить их и с помощью фото- и видеосъемки зафиксировать следы и прочие материальные предметы, подтверждающие рассказы очевидцев.

– Что вам удалось узнать? И в каком бюро вы служите? – спросил я.

– Наш отдел не входит ни в одно из десяти бюро. Он и названия-то не имеет. А узнать мне удалось очень и очень мало, – вздохнул пан Моравецкий. – Фактически я только-только начал сбор информации, как невесть откуда налетели ваши лайдаки, связали меня и уволокли в темницу.

«Знал бы ты, что среди этих „лайдаков“ были люди, о которых ты намеревался собрать сведения, – усмехнулся про себя я, – и за общение с которыми такой, как ты, отдал бы полжизни». Впрочем, насчет последнего – вряд ли. Пан Моравецкий из тех людей, которые трепетно относятся к своей жизни и своему материальному благополучию. Хотя…

– Я полагаю, что поиск НЛО, зеленых человечков и прочей дребедени – это одно из ваших заданий. Помимо них, вас интересовали сведения, представляющие интерес для наступающих на Саур-Могилу украинских националистов. Ну и прочая военно-политическая информация, которая от вас уходила не только в Варшаву, но и в Форт-Мид, тот, что в штате Мэриленд[45].

Пан Моравецкий вздрогнул и с испугом посмотрел на меня. Видимо, он поначалу принял меня за обычного полевого командира, который из чистого любопытства расспрашивает своего пленника. А теперь, поняв, что с ним работает представитель спецслужбы ДНР (а, может быть, и России), он будет держаться настороже и следить за каждым своим словом. Ну что ж, подумал я, пусть пока посидит чуток в одиночке, помаринуется – даже до него дойдет, что сотрудничать надо.

Вызвав конвоира, я отправил пана Моравецкого в камеру, а сам позвал к себе Пашу Ефремова. Как говорится, одна голова хорошо, а две лучше.

7 августа 2014 года. Первомайское у Снежного. Подполковник Ефремов Павел Федорович, он же майор ополчения ДНР Мельников Павел Сергеевич, позывной «Каскадер»

– Ну что, Паша, скажешь по поводу всех этих ужастиков? – с кривой усмешкой спросил меня Шурик Жарков. – Тут тебе и ожившие мертвецы – они же «гости из прошлого» – и явления чудесные, которым более-менее внятных объяснений я дать не могу. Понятно, что мы в первую голову должны сейчас думать о том, как сдержать укропов. Они намерены полностью окружить Донецк и отправить всех нас на гиляку. Будем надеяться, что у них это не получится.

– Для этого им надо взять Иловайск, – покачал я головой. – Как-никак, это узел дорог, ведущих в Харцызск. А оттуда рукой подать до Донецка или Макеевки. А, самое главное, тогда они смогут изолировать нас от России, после чего эти твари-бандеровцы займутся своим любимым делом – убивать всех, кто косо на них посмотрит. «Наша власть должна быть страшной!» – говаривал их фюрер Степан Бандера. И они, как ты видишь, верны его заветам.

– Да, – покачал головой Жарков, – я тут много наслышался у вас о похождениях нацистов с тризубами. Мы с тобой прошли Афган и Чечню, много чего повидали, но такое…

– Так вот, Шурик, а тебе не кажется, что появление наших живых мертвецов как-то связано с тем, что происходит сейчас на Донбассе? Ведь Земля – она живая. Ты только не смейся, но мне кажется, что ее терпению порой приходит конец, и она начинает делать такое, о чем мы с тобой и не подозреваем.

– Я, Паша, об этом думал, и не единожды. Ведь ты помнишь, где я работал. Какой только чертовщиной нам приходилось заниматься в свое время. Естественно