Шрифт:
Закладка:
– Подруга, ты меня знаешь, держать язык за зубами я умею. Конечно, Мюллер говорил, «что знают двое, знает и свинья», но это не про меня.
Ада кивнула, а я продолжила:
– А вот познакомиться с ними я бы не отказалась, тем более что по крайней мере один из них – и твой, и мой родственник – пусть сводный. Обещаю, я не буду никого у тебя отбивать.
– А я и не боюсь, – покраснела Ада. – Познакомлю, конечно. Если, конечно… ведь они – все трое – теперь на фронте. В моей части. На Саур-Могиле… – И глаза ее заблестели.
– А вот этого не надо. Всё будет хорошо…
В палату ворвалась медсестра:
– Доктор, азиатка из комы вышла!
6 августа 2014 года. Донецк, больница № 15.
Анджела Нур Кассим, стюардесса
Сквозь забытье я услышала умиротворяющий голос женщины, который помог мне найти силы, чтобы не скатиться обратно в черную вязкую бездну. Я с огромным трудом приоткрыла глаза – голову повернуть мне было трудно – и увидела над собой тусклую электрическую лампочку под матовым стеклянным абажуром. Потихоньку ко мне начало возвращаться обоняние – пахло свежевымытым полом, средствами дезинфекции и чем-то неуловимым, чем, наверное, пахнут все больницы. Впрочем, куда я еще могла попасть? А точнее, где я и как давно нахожусь без чувств?
В голове роились обрывки воспоминаний. Вот я в гостинице в Амстердаме, просыпаюсь рано утром, чтобы одеться и подготовиться к вылету. В девять я уже в аэропорту – экипаж готов к полету, ждем, когда подадут самолет. В двенадцать тринадцать мы покинули терминал, а в двенадцать тридцать один взлетели. Все, как обычно. Или не совсем. У меня было такое чувство, что в тот день могло случиться нечто страшное.
В три с небольшим часа дня по амстердамскому времени я принесла кофе и бутерброды пилотам корабля. Командира корабля, Юджина Леонга, я знала хуже – тем более он был малайзийским китайцем, а в Малайзии между нами и ними существует некая незримая стена. Но он всегда был подчеркнуто вежлив и дружелюбен. А вот второй пилот – Мухамад Абдул Рахим – был старым другом моего отца, и, когда он находился на борту лайнера, по возникшей не так давно традиции, кофе ему приносила именно я. Встречали меня обычно шутками, впрочем, никогда не выходившими за рамки приличия. Но на этот раз я застала их за весьма серьезным разговором.
– Не могу понять, почему диспетчер направил нас прямо в зону боевых действий, да еще велел снизить эшелон. Других самолетов ведь не наблюдается…
– Наблюдается, – сказал Юджин. – Вон, посмотри. Надеюсь, он летит не по наши души…
И действительно, где-то слева на фоне белых облаков мы увидели военный самолет, следовавший ниже нас параллельным курсом.
– Эх, поскорее бы до России добраться, – кивнул Мухамад. – Там никогда таких проблем не бывает. Русские хорошо знают свое дело.
Я поставила поднос на специальный столик, и Мухамад кивнул мне:
– Спасибо, дочка. Ты не бойся – как говорят наши друзья-американцы… – тут он горько усмехнулся, – молния никогда не бьет дважды в одно и то же место.
Это он имел в виду моего отца, Файсала. Тот тоже был пилотом на наших авиалиниях, и в марте ему пришлось срочно отправляться в Пекин, потому что второй пилот, который должен был возвращаться в Куала-Лумпур на рейсе 381, неожиданно заболел. И папа полетел на том самом злосчастном рейсе 380, который исчез где-то над океаном…
– Да я и не боюсь, дядя Мухамад, – улыбнулась я.
– Эх, Файсала жалко… такой хороший друг был. И человек… – Глаза Мухамада, к моему удивлению, стали влажными.
– Ладно, я побежала. Вернусь за подносом чуть позже.
– Беги, дочка, – сказал Мухамад, а Юджин улыбнулся.
Через несколько минут, когда я готовила тележку для беспошлинных продаж, неожиданно послышался страшный грохот где-то спереди. Мы начали стремительно падать. В грудь и в бок мне что-то ударило, и стало очень больно. Но в голове у меня крутилась лишь одна мысль – как же теперь мама? И моя собачка Микси, которую мне год назад подарил отец… Да, Микси, рыжая и белая, редкой голландской породы коикерхондье – для меня она была памятью о моем любимом отце. Мне всегда казалось, что частичка его любви ко мне – а я была его любимой дочерью – перешла к моему песику.
Через дырку в кармане я смогла вытащить на свет божий свой мобильник, но в нем торчало что-то вроде металлической бабочки, и он не включался. Я выползла в коридор и увидела, что кто-то обронил телефон, такой же, как у меня, Samsung Galaxy S5. Обычно я не стала бы брать чужое, но тут выбора не было – все равно разобьемся через несколько секунд.
К счастью, он не был запаролен. Я вывела его из режима «полет», и он сразу поймал какую-то местную сеть. И я лишь успела написать на единственный номер, который я помнила наизусть – номер моей мамы: «Прощайте, мама, брат, сестра! Позаботьтесь о моей Микси! Анджела».
И зачем-то сунула чужой мобильник в карман. А потом…
А потом я каким-то образом очутилась на ветке дерева. Каким образом я выжила, не знаю. Но ничего у меня больше не болело, дыры в одежде каким-то чудом исчезли, и, чуть успокоившись, я посмотрела вниз.
Лучше б я этого не делала – находилась я на высоте метров, наверное, десяти или пятнадцати. У меня закружилась голова, руки сами собой разжались, и я с отчаянным криком полетела вниз. Помню только, как несколько раз я ударилась о ветки дерева, а потом в глазах стало темно, и куда-то пропали все звуки и ощущения.
В себя я пришла от того, что чей-то влажный язык стал облизывать мое лицо. Я с трудом раскрыла один глаз и увидела яркий свет луны. А лицо мне облизывала… Микси. Или собака, очень похожая на мою Микси.
«Может быть, я в раю?» – мелькнуло у меня в голове. Только как туда попала моя собачка? Ведь собака, как говорит Коран, нечистое животное, и на небесах ей не место.
Потом я снова пришла в себя в больнице. Теперь мне точно было известно, что я не в раю – в нем нет ни больниц, ни даже болезней. А через минуту ко мне подошла женщина в зеленом халате – то ли азиатка, то ли евразийка, как и я – мой дед был англичанином, погибшим во время мятежа на севере Малакки. Бабушка
