теперь вела себя в зависимости от ситуации, так сказать. Но, как правило, гораздо жестче и агрессивнее, брат уже готов был идти на брата. Просматривался еще один сценарий развития событий, не менее печальный и дикий – гражданская война.

Непрекращающаяся горечь

Мыслями я очень часто обращался к тому, что произошло на улицах Минска в августе 2020-го, и находясь в изоляции, и уже оказавшись на свободе. Меня и на момент написания книги не отпускает одно простое рассуждение. События 9–11 августа 2020 года имели все шансы сложиться иначе, без столкновений, без задержаний, без поломанных судеб, закрытых изданий. Что для этого требовалось? Да ничего особенного. Единый штаб мог бы обеспечить, чтобы все прошло максимально цивилизованно. Для этого требовалось очень немногое: связаться с теми, кто отвечал в крупнейших городах за порядок, организовать собственные дружины для обеспечения безопасности и выйти лично к людям, не пускать на самотек неуправляемую толпу. Настоящий политик тем и отличается от прочих, что обладает ярко выраженными лидерскими качествами, не прячется от ответственности, умеет отстаивать интересы поверивших ему людей и формулировать четкие политические требования.

О чем та же Колесникова говорила накануне этих драматических событий новейшей истории? Какие объективные претензии она могла выставить режиму? Какую альтернативу обществу?

Интернет ведь помнит все. А вещала она на самом голубом глазу о том, что при нашей «диктатуре» ей обеспечены гулянки, ежедневный шопинг, свежесваренный кофе и три бокала просекко «после возвращения в три часа ночи из любимого бара». Неужели старая жизнь «при диктатуре» лишала «невероятных» этого незатейливого набора гурмана?

На самом деле даже жалко ее. Простушка с сердечком абсолютно не понимала, что из себя представляет государственная система власти и управления. А это гораздо опаснее, чем трижды надоевший ей и ее окружению авторитарный лидер, якобы засидевшийся у власти.

Если вспоминать формулу Ленина, то нормальная кухарка (речь не про Тихановскую, боже упаси) сегодня как раз может управлять государством, но при наличии сильной команды. Но самовлюбленной мажорке-флейтистке, оторванной от реальности, не могла помочь никакая команда политтехнологов, даже если бы она у нее была. Она ничего не смыслила в политике, не понимала логики политических процессов, не могла сформулировать четкие политические требования.

Это как если бы тот же Владимир Ильич в апреле 1917 года, оказавшись в бурлящем Петрограде, говорил с броневика не о том, как взять власть, а о своих предпочтениях в виде немецкого пива и швейцарского сыра, которые он регулярно потреблял, проживая до этого в Цюрихе.

Так о чем можно было говорить серьезно в 2020 году, о каких цивилизованных переменах в институтах белорусской власти? Мирная «революция сытых» с ее дилетантски-комплиментарными криками про «невероятных белорусов» прямо вела к хаосу и крови. В тюрьме это становилось особенно ясно.

О чем-то таком говорил Пушкин в «Моцарте и Сальери», одной из своих «Маленьких трагедий». Кстати, позвольте отвлечься на одну поучительную музыкальную историю.

«Милосердие Тита»

Так называется не слишком раскрученная опера великого, божественного Моцарта. Именно про нее в одном из писем в СИЗО КГБ мне писала жена. Там все очень густо наворочено, честно говоря. Но если вкратце, то история вертится вокруг борьбы за императорское кресло в Древнем Риме, щедро перемежаясь романтическими чувствами.

Итак, Вителлия, дочь убитого недавно римского императора, любит взошедшего на трон красавца Тита. По законам драмы, тот к ней абсолютно равнодушен. Тогда взбалмошная Вителлия решает организовать госпереворот. Для реализации своего дьявольского плана она предлагает влюбленному в нее патрицию Сексту убить своего же друга Тита.

Она разъясняет этому отвратительному Сексту, что при таком повороте корона перейдет к ней, истинной наследнице императорской власти. А она уж найдет, чем его отблагодарить. Например, выйдет за него.

Дальше – больше. Еще один знатный римлянин по имени Анний излагает сенсационную новость новоявленному заговорщику: Тит расстался со своей любовницей, иудейской царевной Береникой, и отослал ее из Рима. Попутно Анний признается Сексту, что любит его сестру Сервилию, чувства их взаимны, и он лишь просит похлопотать перед императором, чтобы тот дал согласие на брак. Погруженный в мысли о заговоре трусоватый Секст намекает, что подумает, но ничего обещать не может.

На центральной площади города римляне, ликуя, прославляют императора. Туда же приходят Секст и Анний. Наедине Тит говорит друзьям, что жаждет отнюдь не новых полномочий или войн, а любви. Он официально просит у Секста руки его сестры Сервилии. Секст, разумеется, растерян из-за такого поворота. Да тут у любого голова кругом пойдет. Тем более Сервилия берет да и объявляет императору при всем честном римском народе, что сердце ее отдано другому.

Тит никому не навязывает своей воли, не пользуется правом сильного и не включает своих полномочий. Все с точностью до наоборот. В своей оперной партии он пространно поет о том, что если бы при каждом правителе были люди с верными, честными сердцами, то жизнь могла бы выйти на новый уровень. По крайней мере, высшая власть могла бы рассчитывать на правду, сказанную в глаза.

Ну а зацикленная на своей ненависти Вителлия, не подозревая, что у Тита изменились обстоятельства, торопит Секста с осуществлением антигосударственного заговора. И этот обезумевший от любви Секст, игрушка в чужих руках, отправляется выполнять малопочтенную миссию – убить друга.

Сюжет закручивается по спирали. К Вителлии на прием является Публий, начальник императорских телохранителей, с сюрпризом. По его словам, Тит прислал его с маленькой, но очень приятной миссией: император наконец определился и желает видеть своей супругой прекрасную Вителлию. Мол, у Тита наконец-то открылись глаза на истинную красоту.

Сначала происходит то, что в классике давно получило название «немая сцена». Вителлия бросается вслед за Секстом, но его и след простыл. Параллельно Публий и Анний приветствуют будущую императрицу, не замечая ужаса на ее лице.

Секст же, как очень быстро выясняется, проявляет себя в качестве неплохого организатора. Каким-то образом ему удается подбить толпу римлян на вооруженный мятеж: Капитолий горит, дела императора плохи. Его нигде нет. Появляется слух, что Тит отправился в мир теней.

А у Секста опять пора метаний и внутренней борьбы. Он пытается остановить заговорщиков, увидев, что дело зашло далеко. Но все тщетно. При этом мятеж начинает выдыхаться. Слух о смерти императора действует на толпу отрезвляюще. К такому резкому повороту никто из римских протестующих не был готов. В отличие от Секста, Тит был достаточно популярен.

Тогда запутавшийся патриций возвращается к той же компании в лице Анния, Сервилия, Публия и Вителлии и бессвязно обвиняет себя в убийстве Тита. Никаких восторгов он не наблюдает, в том