многомощныя мои рамена: царь уже есть: царица-слѣпота правитъ міромъ; и участь ваша, чумазые, – глядѣть на себя, на Себь свою, на дыру вмѣсто своего Я, чужими глазами: столь же слѣпыми, что и ваши глазы, бѣлесые, мутные, незрячіе. Я уже не разъ глаголалъ: никакого попеченія о мірѣ и о мірскомъ! Ибо міръ – лишь сновидѣніе создавшаго и присныхъ его. Избавьте меня отъ сего, о нерожденные: я не вождь и не богъ, но есмь человѣкъ иной, глубокой души. Я – междумiрье міровъ, средокрестіе, та трещина, черезъ которую лучитъ себя свѣтъ, изливая себя во тьму внѣшнюю. Вы – эта тьма. А я – этотъ свѣтъ, ибо я не только междумiрье, средокрестіе и трещина для свѣта, но и самый свѣтъ. И воюю я не ради васъ, но ради себя, о срощенные со зломъ, сопричастные ему – въ силу безхребетности, вечножадные до дурного, ибо сами дурны. Вы не больны, вы – сама болѣзнь.

– Если ты и не богъ и не вождь, то гласомъ твоимъ глаголетъ сама Матерь Преблагая, – восторженно добавилъ сѣдой, вглядываясь заискивающимъ и молящимъ взоромъ въ усталый, но вѣчно-твердый ликъ М.

И было стыдно М. – глядя на собравшихся, что и онъ принадлежитъ – по плоти, лишь по плоти – къ смертнымъ. И онъ возгласилъ:

– Я царь, не желающій подданныхъ, не желающій и земель, о темная толпа; поистинѣ: я не вашъ царь, о худородные и уничиженные. Война была бы священною, ежели она совершалася бы подъ знакомъ претворенія васъ – изъ скотовъ – въ людей. Но то невозможно. Я есмь огнь незакатный, я низвелъ огнь на землю, но вы мокры. О, какъ мокры вы! Уста ваши не вкушали Свободы, о вечнодремлющіе, вы не пили изъ источника Воли, Вы не зрѣли Ея и во вѣки вѣковъ не узрите, о сыны Земли, ступени и колонны міра. Поистинѣ: блаженны слѣпые и мертворожденные, жительствующіе по закону матери! Акай былъ глупецъ: онъ любилъ людей. Ибо всѣ вы – лишь отраженія создавшаго. Вы всѣ!

– Кая вѣра истинна? Кая правдива? Ты скажи, вождь. Какая истинна, въ такую вѣрить и будемъ. Ты только скажи – всё будетъ исполнено, какъ велишь по милости своей, – вопрошали иные.

Глубочайшее презрѣніе сіяло на ликѣ М.

– Мы зримъ того, кто Её вкусилъ, пилъ и зрѣлъ, о неустрашимый! – неистово кричали иные.

– Мы вѣримъ тебѣ! – неистово кричали прочіе.

– Я учу не о вѣрѣ, но о знаніи, о перстные! Ибо не только Судьба есть первая и послѣдняя изъ оковъ, но и незнаніе, милостью котораго вы прозябаете въ выгребной ямѣ. Ибо незнаніе не только есть величайшія оковы, но и воды забвенія. Незнаніе не дозволяетъ выпростаться изъ когтей Судьбы; знаніе же есть первая и послѣдняя ступень восхожденія. Я учу объ освобожденіи не въ мірѣ, но отъ міра, но вы – міръ. Я учу о нахожденіи надмирнаго въ себѣ, ибо оно выше міра. Я учу о томъ, какъ стать богами; но вы продолжили рабье свое бытіе. Я глаголю о томъ, что не слышало ухо и не зрѣлъ глазъ! Я учу о томъ, что не сновидѣла явь и не вѣдалъ и не видѣлъ сонъ! – гнѣвно сказалъ М. – Случись критянину или иному кому быть на мѣстѣ моемъ, онъ бы сказалъ: «Безъ вѣры въ горнее – нѣтъ величія»; но я не критянинъ, я изреку инако: «Безъ воли къ горнему – нѣтъ величія». И нѣтъ воли безъ боли, какъ нѣтъ и величія безъ обладанія горнимъ.

– Что есть горнее? – вопросилъ юнецъ съ коровьимъ зракомъ.

Молчалъ М. Прошло время. Злобно оглядывая всѣхъ, но ни на комъ не задерживая взора, словно паря – и взоромъ – надъ всѣми, М. сказалъ:

– Умѣете ли вы стоять надъ бытіемъ своимъ?

И тутъ одинъ изъ возставшихъ подпрыгнулъ. Иной чуть послѣ вопросилъ, широко, по-звѣриному открывши глазы не то отъ испуга, не то отъ восхищенія:

– А что такое «Свобода»?

М., оглядѣвши единовременно всѣхъ и никого отвѣтствовалъ:

– Какъ и Воля, она то, чѣмъ вы – всѣ до единаго – никогда не обладали и обладать не будете, о осколки тѣней!

– Не ты ли говорилъ, что Свобода завоевывается мечомъ? – вопросилъ нѣкій юный.

– Да, она обрѣтается потомъ и кровью, но надобно имѣть Я какъ Ея домъ, дабы Она возмогла свить въ сердцѣ гнѣздо и изливать самое себя изъ собственнаго преизбытка: въ – мое или твое – Я. Ты или вотъ ты – это не ты, ты не обрѣлъ Я, любой изъ васъ – часть Мы. Потому ни Свобода, ни Духъ не возмогутъ излить себя въ васъ, ибо врата сердца вашего запечатаны для преблагихъ сихъ вѣяній. И помните: Духъ и Свобода тѣсно связаны межъ собой; не можетъ быть одного безъ другого; а для того, чтобы хотя бы и издали узрѣть Ихъ, надобны и потъ, и кровь.

– Мы не понимаемъ, что ты сказываешь.

– Свобода – это Я, ибо Свобода въ сердцѣ моемъ, и самое сердце мое – Свобода, о пресмыкающіеся. Она – то, чего бѣжите вы болѣе, чѣмъ чумы, о помѣси несвободы и страха: она – бытіе не наперекоръ, но вопреки создавшему и законамъ слугъ его, о слѣпцы тьмы невѣдѣнія. Потому желаю вамъ – прозрѣнія и искупленія: скорѣйшаго прекращенія дольняго вашего бытія: желаю вамъ исхода изъ міра. Бытіе – мертвечина, пустота, илъ и тина. Вамъ стоило бы вѣдать, о слѣпорожденные: длина жизни – ничто. Окажите милость – съ глазъ долой!

Многіе удалились, удалился и М.; но нѣкоторая часть осталась, создавши видимость ухода своего, дабы угодить М. Когда М. потерялся изъ виду, оставшаяся часть стала поклоняться древу, возлѣ котораго стоялъ предводитель ихъ. И долго еще поклонялась она, пока наконецъ не устала и не отправилась почивать.

* * *

Въ пеклѣ возстанія отказывался М. отъ власти: инымъ казалося, что М. любилъ лишь войну. М. не разжигалъ пламень возстанія, пламень пылалъ по всему Криту до него и безъ него, угли не надобно было раздувать. Но М. желалъ возогнать возстаніе изъ плоскости политической въ сферы высшія, но народъ былъ глухъ…Ужели былъ М. первымъ понявшимъ, что власть въ силу своей природы только что и дѣлала, что всѣмъ своимъ видомъ показывала людямъ духа: «Вы-де люди маленькіе и жить будете соотвѣтственно»? Но послѣдующіе люди духа, вплоть и донынѣ, къ ихъ чести, жительствовали инако: въ соотвѣтствіи съ тѣмъ, каковы они и были, что въ свою очередь означало: «Власть предержащіе, вы и вамъ подобные – люди маленькіе, поживете, да отъ васъ ничего не останется, а наше имя –