И думаю, он сделает это, как только пошевелит рукой. Он притронется ко мне и затянет в свою тьму. Но он этого не делает. Он просто засовывает руку в карман и прислоняется к стене. Мои обои с ванилью, орхидеями и розами выглядят так по-девчачьи, на фоне его широких плеч.

Вся моя комната, с пушистыми простынями и множеством подушек, внезапно становится такой маленькой и удушающей. Он впервые здесь, и ему удалось украсть всю атмосферу.

Также как он украл все остальное.

— Покажи мне.

— Ч-что?

— То, что упомянула ранее, Гвинет. Я хочу увидеть, каково это, когда у тебя есть сексуальные влечения.

Мои щеки, должно быть, покраснели до глубокого красного оттенка, а может, и все мое тело. Говорить об этом — одно, а действовать — совсем другое.

Кроме того, это Нейт. Я… я никогда не была обнаженной или в таком положении перед ним.

Я опираюсь на локти, вытянув ноги перед собой, под его пристальным взглядом, и это кажется таким другим, новым и неправильным.

Но в то же время — это правильно.

Это лучшее, что я когда-либо чувствовала.

— Разве ты не говорила, что у тебя есть потребности и необходимость ощутить пальцы внутри, чтобы почувствовать себя удовлетворенной?

Я сглатываю. Дерьмо.

Я думала, что, как только услышу грязные разговоры Нейта, у меня случится сердечный приступ, и тогда они напишут его имя как причину смерти на моем надгробии.

— Ответь на вопрос, Гвинет. Разве ты этого не говорила?

— Говорила.

— И также сказала, что это в данный момент не можешь это описать.

— Да.

— Тогда раздвинь ноги и покажи мне.

Мои локти едва удерживают меня от того, как сильно они дрожат, как сильно покалывает мой центр от его командных слов.

Но я беспомощна перед этим доминированием, поэтому, опираюсь на один локоть и дотягиваюсь рукой до молнии юбки, стягивая ее, не в силах контролировать дрожь. Затем пытаюсь спустить её вниз к ногам, чувствуя настолько они чувствительны и разгорячены, ощущая контраст с простыней.

Я позволила бедрам раскрыться, обнажив трусики ванильного цвета. Они кружевные, прозрачные и пропитанные моей влагой. И еще одна волна тепла накрывает мое тело, когда понимаю, что он это видит.

Он видит возбуждение и липкость.

Это отличается от всего, что я испытывала раньше. Потому что он смотрит на меня.

Он смотрит на мои мокрые трусики, трясущиеся ноги и пальцы, пробирающиеся под кружево. Но он не просто наблюдает. Его ноздри раздуваются, а вены на руке, которая находится сбоку, кажутся еще более выраженными и так чертовски мужественно. Мысль о том, что та же самая рука обхватит меня, прикоснется, почти доводит до края.

Мои соски затвердевают и упираются в бюстгальтер под блузкой, доставляя приятную боль, но не такую сильную, как там, где находятся мои пальцы. Вот где больнее всего, потому что к этому месту прикованы его глаза.

Так что я опускаю пальцы между складок, используя его взгляд как оправдание всему. И когда он смотрит на меня, все ощущается по-другому, будто я взорвусь, а не получу оргазм.

Но моя рука слишком мягкая, и этого недостаточно, даже когда мои пальцы кружатся вокруг клитора, и я двигаю бедрами.

Думаю, это потому, что он здесь и смотрит, сомкнув челюсть. Хотя я хочу, чтобы он смотрел на меня, наблюдал, так в чем же дело?

Я не могу достичь пика, как бы ни старалась, и это не из-за отсутствия у меня возбуждения, потому что я так промокла, что на простыне, вероятно, остались влажные пятна.

— Что случилось, девочка? Возникли проблемы?

Мои пальцы останавливаются при одном слове. Малышка.

Думаю, я стала еще более влажной, но это могло произойти и потому, что он оттолкнулся от стены и направился ко мне. Откровенной походкой, с расправленными плечами и медленными, размеренными шагами.

Я не могу избавиться от ощущения, что я — жертва, привлекшая внимание большого, плохого волка, но, в отличие от сказки, мне не сбежать.

Черт, какой же он красивый. И дело не только в его лице, которое кажется вырезанным из твердого мрамора, или в его телосложении, которое могло раздавить меня так легко, как когда он меня нес. А во всем остальном. В мужественности, которая вытекает из каждого его движения. В восхитительной властности, которой я не могу насытиться.

Прежде чем я успеваю придумать, что сказать, чтобы он снова называл меня «малышкой», он кое-что делает.

Встает на колени. На краю кровати. Прямо в поле зрения вершины моих бедер.

Моя рука замирает, и я не замечаю этого, пока он указывает на неё.

— Не можешь кончить?

— Я могу.

— Не похоже.

— Обычно… могу.

— Очевидно, не сегодня, — он протягивает руку туда, где мои трусики соприкасаются с бедром, и я перестаю дышать, когда он стягивает их по моим бедрам, чувствуя, как его кожа целует мою.

Теперь они в его руках, мои кружевные трусики, радуясь, что выбрала именно их сегодня утром.

А потом он кладет их в карман. Ни на пол, ни в какое-нибудь другое месте, о котором никто бы не позаботился. Они остаются у него.

— Раздвинь ноги шире. Позволь мне увидеть тебя.

Мои пальцы дрожат на моих складках, и я делаю, как он говорит — раздвигаю бедра, позволяя ему увидеть, как я промокла только от одного его взгляда.

Он хватает меня за лодыжку и тянет. Мой локоть сгибается, и я визжу, когда моя спина ударяется о матрас. Он тащит меня к изножью кровати. Но это не все.

Он закидывает мои ноги к себе на плечи. Они свободно висят на этих широких сильных плечах, и он так близко, что я опьянена его ароматом. Как только шлейф его аромата, жаркий и болезненный окутывает меня, то понимаю, что не смогла бы остыть, даже если была бы в воде.

— Разве я сказал, что ты можешь убрать руку с киски, Гвинет?

Тут я понимаю, что моя рука упала в сторону.

— Нет.

— Правильно, я этого не говорит, а это значит, что ты вернешь её обратно и не уберешь, пока я не скажу.

Бог. Какого черта он звучит так горячо, когда раздает приказы, как будто это война, а я солдат в его батальоне?

Потому что его приказы делают кое-что еще. Они делают меня еще горячее, потому что у меня есть шанс растаять прямо под его взглядом.

Но я не тороплюсь, чтобы выполнить его приказ, и тогда он хватает меня за руку и кладет