Шрифт:
Закладка:
Мотоциклист тронулся. Проезжая мимо магазина, Вальтер увидел, что эсэсовец еще разговаривает с лавочницей.
— Поезжайте через Отмаршен! Быстрей! Да быстрей же!
Мотоцикл неистово несся по узкому асфальтированному шоссе.
— Что-нибудь случилось, господин вахмистр?
Мотоциклист, совсем еще юнец, не старше семнадцати, набрал бешеную скорость.
— Да, бежал заключенный.
— Вот оно что!
Проехали мимо баренфельдского народного парка, мимо спортивных площадок. Вальтер узнал ипподром.
— Политический, господин вахмистр? — спросил юноша.
— Конечно.
— И вы думаете, что он на Эльбском шоссе.
— Что вы?
— Я спрашиваю: он, вы думаете, на Эльбском шоссе?
— Конечно, хотел замешаться в толпе на пляже!.. Наверняка… — проревел Вальтер на ухо мотоциклисту. Он подумал: «Если сорвется, у меня готово алиби. Мотоциклист покажет, что я искал заключенного. Но чепуха, сорваться не должно. И возврата нет! Сколько времени понадобится Колбаснику, чтобы поставить на ноги полицию?» Они неслись через Баренфельд, по деловому району города. На каждом перекрестке — полицейский…
Что это? Скорость все уменьшается!..
— Что случилось? — спросил Вальтер.
— Сам не знаю, что это! — Парень наступал на педаль, вертел руль; мотор заело. Мотоциклист подвел машину к краю тротуара.
— Черт возьми, что стряслось с этой проклятой машиной!..
Вальтер соскочил на землю.
— А трамваем я не попаду?
— Да вот как раз тридцать второй идет прямо в Отмаршен.
— Спасибо.
Вальтер побежал к остановке, вскочил в отходивший вагон и остался на передней площадке.
«Удивительно! Не захотел он, что ли, поехать в Отмаршен. Не могла же вдруг произойти авария…» — думал Вальтер. Он спросил у водителя:
— Тридцать второй идет ведь в Отмаршен?
— Нет, в Альтону. Вам надо было сесть на сорок третий.
У Вальтера потеплело на душе. Он улыбнулся. Паренек не хотел помочь ему изловить бежавшего коммуниста. Ясно! Вальтер правой рукой пожал свою левую и мысленно сказал: «Благодарю тебя, дорогой друг».
V
Было около полуночи, когда Вальтер, все еще в эсэсовском кителе, подошел к дверям чердака.
А если дядя Густав не придет? Если он заболел, если он за это время умер? Что тогда? Днем выйти на улицу в этом одеянии опасно. И как наладить теперь связь с товарищами? К матери нельзя идти ни при каких обстоятельствах. Ее квартира, конечно, под наблюдением. Сегодня же… О чем перешептываются теперь товарищи в камере № 3? Ганс радуется. Да, пока все сошло удачно. Теперь вся суть в том, чтобы на время исчезнуть. Уж не пойти ли к Петеру Кагельману? Адрес он знает… Хембергер тоже, наверное, от них ускользнул. Сразу двое, и в первый же день. Только бы Хембергер не пытался добраться до города пригородным поездом.
Пробили часы. Вальтер сосчитал удары. Двенадцать — полночь. «Разве можно пойти к Петеру Кагельману? Не видел его годы. Нет, ничего не остается, как только спуститься и позвонить в квартиру Штюрка. Три раза. Жив ли дядя Густав? Кто откроет дверь?»
Он тихонько, шаг за шагом, сошел вниз, одно мгновение помедлил у дверей Штюрка, но затем три раза нажал кнопку звонка. Сейчас все решится. Он прислушался, затаив дыхание. Скрипнула дверь. Штюрк или один из Хаберландов?
— Кто там?
Слава богу. Голос Штюрка.
— Я, дядя Густав, — поспешно прошептал Вальтер. Дверь отомкнули, цепочку откинули. Вальтер взглянул в лицо дяде, улыбнулся и сказал:
— Иду наверх.
Единым духом взлетел он по лестнице, ему хотелось громко кричать от радости: «Все хорошо! Спасен!» Если не найдется ничего лучшего, можно пробыть на чердаке не одну неделю, и ни шагу за дверь он не сделает. О, какие это будут чудесные дни! Хотелось бы одним глазком посмотреть на лицо Колбасника. Стало, должно быть, еще длиннее и глупее. Как взбесится полицей-сенатор! А хауптштурмфюрер! Вы, убийцы, я ускользнул из ваших палаческих рук!
Штюрк отпер дверь и вошел внутрь. Вальтер последовал за ним.
На чердаке Штюрк оглядел с ног до головы своего племянника. Только теперь Вальтер заметил, какой у старика больной вид. Желтое, как лимон, лицо еще больше высохло.
— Дядя Густав, что с тобой? Ты болен?
— Что это на тебе? — спросил Штюрк, не отрывая глаз от петлиц черного мундира.
— Костюм, в котором я бежал.
— Ты кого-то убил?
— Нет, этот китель мне одолжили. Представился единственный в своем роде, неповторимый случай, дядя Густав, и все сошло! — Вальтер сбросил с себя эсэсовский китель. — Долой гнусное тряпье!
— Твой отец при смерти.
— Что ты, дядя Густав? Не может быть! Ведь его, говорят, выпустили?
— Да, умирающего! Почки. Я-то знаю, что это за страдания.
— Собаки!
— Он лежит в бармбекской больнице.
— А я не могу его даже навестить!
— Тебя тоже били?
— На одиннадцать недель засадили в карцер.
— Один-над-цать недель?
— Да, семьдесят семь дней. Тысяча восемьсот сорок восемь часов. — Вальтер схватил руку, тонкую, костлявую руку старика. — Ах, дядя Густав, как я рад снова видеть тебя! Той долгой ночью я много думал о тебе. И о Бетельгейзе, и о созвездии Кассиопеи.
На болезненном лице Штюрка мелькнула улыбка. Он сел на край кровати и взглянул на стоящего перед ним племянника.
— У меня побывал твой товарищ.
— Что? Кто у тебя был?
— Женщина.
— Зачем она приходила?
— Я знаю, как связаться с ней.
— Замечательно, дядя Густав. Ты молодец. Значит, спустился с неба на землю?
— Ты думаешь, это приятно? Земля мне уже давно наскучила.
Вальтер оглядел комнату. Такая же точно, какой он оставил ее. А ведь Штюрк, по всей вероятности, не все время болел. Вальтер спросил дядю, не бывал ли он здесь в его отсутствие.
— Да, бывал, но не часто.
— Дядя Густав, а знаешь ли, по чьей милости я попал в руки гестапо?
— Откуда мне знать?
— По милости тети Мими! По милости Вильмерсов!
Штюрк уставился на Вальтера широко раскрытыми глазами. Он покачал головой.
— Нет, тут какое-то недоразумение.
— Комиссар гестапо показал мне визитную карточку Меркенталя. Дело было так…
И Вальтер рассказал, как его арестовали.
— Ты не ошибаешься? — все еще недоверчиво спросил Штюрк.
— Нисколько! Я ж тебе говорю, что мне это сказал комиссар, тот самый, который меня допрашивал; он показал мне карточку Стивена Меркенталя. Меркенталь-то и донес!
Старик хотел встать, и не мог. Вальтер вскочил и помог ему подняться.
— Так. Ну, теперь ложись-ка и как следует выспись.
— А ты, дядя?
— Я тоже лягу.
И старик ушел. Вальтер с удивлением посмотрел ему вслед. Эта честная душа, должно быть, все еще не может поверить. Как внезапно он оборвал разговор. Пожалуй, не следовало говорить ему.
Все было на старом месте: постельное белье, одеяло, пижама… И опять нахлынуло счастливое чувство: свобода! Ушел от живодеров и убийц… Ах,
