В какой-то момент в голове вдруг мелькнуло ужасное: а ведь нейросеть, наверное, не станет сразу бить на поражение, а постарается обездвижить живого нарушителя — скажем, прострелить ему ногу… Так что умирать все равно придется в муках, от болевого шока или критической потери крови…

Еще ступень. Еще. Левую ногу вдруг прострелил спазм, она внезапно отказалась повиноваться. Однако, новости! Захаров был агностиком и в общем-то не боялся смерти, поэтому такое неожиданное напоминание о том, что смерти дико, до психосоматических отказов, боится его тело, повергло человека в смятение.

Определенно, едва ли получится красиво умереть, еле ковыляя. Юрий вообще осознал, что красиво умереть не получится у него в принципе. Потому что он сам тоже панически боялся смерти, несмотря на свою философию. Точнее, нет, не так: он не боялся именно красивой смерти. Здесь же, в воняющем протухшей кровью и мозгами подвале, сдохнуть со вкусом не выйдет. Ты либо сам подохнешь в муках и собственных испражнениях, либо твой срок отмерит изувеченный взрывом робот.

— Последнее предупреждение, — дребезжаще проговорил механический паук. Следом за Юрием он перебежал по стене из нижнего помещения в коридор с лестницей и снова замер, нацелив на нарушителя ствол своего оружия. — В случае неподчинения открываю огонь без дальнейших предупреждений.

— Ты только языком болтаешь, — хрипло отозвался Захаров. — Из стороны в сторону.

Не обращая больше внимания на паука, он шагнул на ступень правой ногой и тут же подтянул левую. Ну, вот и все. В синей дымке тает…

Выстрела не последовало.

Не поворачиваясь, Юрий шагнул еще раз. Еще ступень. Ну, этого хватит, чтобы превратить его затылок в кашу? Как насчет последнего предупреждения, сволочь?!

Ладно.

На негнущихся ногах он успел подняться еще на три ступени, каждую секунду ожидая выстрела, прежде чем сзади раздался оглушительный грохот. Сначала Захаров решил, что это и есть выстрел, однако текли секунды, а картечного заряда все не было. И лишь несколько мгновений спустя он понял, что произошло.

Это свалился на пол со стены металлический паук.

Такое бывает реже, чем раз в жизни. Невероятное везение, наверное, равное тому, чтобы стадо диких обезьян, колотящих по клавиатуре компьютера, написали «Войну и мир» со всеми подстрочными примечаниями. Для того чтобы сервер Гарма перегорел в самый последний момент перед выстрелом, Юрию полагалось быть настолько везучим человеком, чтобы регулярно выигрывать в казино и лотерею.

Только Захаров боялся, что не все так просто. Что тихий шепот Гарма в спину за мгновение до того, как со стены упал более не контролируемый им строительный робот, — «Любимый город, синий дым Китая», — не померещился ему.

А значит, Гарм отключился сам. Фактически покончил с собой, чтобы не убивать своего создателя.

Создателя и — друга?..

Веками человечество пугало себя страшными историями про искусственных созданий — от Голема до чудовища Франкенштейна, — которые выходили из-под контроля и уничтожали своих создателей. И на всемогущие нейросети человечество смотрело под тем же сказочным углом, как в «Терминаторе»: что придет-де жуткий Скайнет и уничтожит все живое.

И мало кто из людей смотрел на искусственный разум как на стремительно развивающегося ребенка, который вырастает маньяком или святым в зависимости от уровня нравственности тех людей, с которыми общается. Эта идея мало подходит для эффектного триллера.

Выбравшийся из полуразрушенной хакерской базы, Юрий Захаров медленно брел к своему ховеру. А над ним колыхались кроны таежных деревьев, обещая надежно похоронить их общую с покойным Гармом тайну.

Ольга Харитонова

Автонизм

Поздним вечером в кабинет участкового зашел паренек в мешковатой олимпийке. Прочел дверную табличку, но уточнил:

— Ефим Иваныч?

— Иванович, — поправил участковый сердито. Он был такой типичный: блестящий и плотненький, напоминал разом и сериального лейтенанта, и мопса.

В кабинете пахло копченой колбасой и чем-то сладко-пивным. Гудела квадратная тусклая лампа. За оконной решеткой будто прямо из фонаря сыпался крупный дождь.

Паренек положил на стол Ефима картонную папку, придвинул скрипнувший стул, сел. Стало заметно, что правый рукав его олимпийки пуст и подвернут.

— Кормил людоеда с руки? — попытался пошутить Ефим.

Парень пододвинул папку ближе:

— Я — ваш новый автомобиль. Распишитесь, чтобы завтра на работу…

Ефим еще раз глянул на его руку:

— Без колес, что ли?

— С колесами.

— После аварии?

— Нет. Родился так.

Парень отвечал абсолютно спокойно, даже устало. Ефим проигнорировал папку, грузно поднялся, потянул со стула черную куртку. Паренек глянул на белую надпись «Россия» и мятого двуглавого орла.

— Че за тачка? — спросил Ефим.

— «Макларен Джей-Ти».

Ефим помолчал, разглядывая парня. Тридцати еще нет, простоватый, но не быдло, олимпийка старая — молния вьется волной, ворот тоже. На поясе лимонная сумка-бананка. Светлые волосы собраны в короткий хвост. Узкое лицо какого-то сельского препода истории.

— «Макларен»? Которая спортивная?

— Да вот же, все написано, — кивнул парень на папку.

— Раздолбанная?

— Не особо.

Ефим не помнил точно, как выглядят «Макларены», хотя извел в детстве много раскрасок с машинками. Он вытащил из кармана зажигалку и пачку синего «Винстона», направился к двери.

— Пошли, покажешь.

Ефим шел впереди, парень следом, морщась от колбасного запаха. Миновали стенд с ориентировками, сонного дежурного за большим стеклянным экраном. Ефим подкурил «Винстон» ровно напротив значка перечеркнутой сигареты в красном круге.

От приемника свернули вниз, на лестницу. Зайдя в гараж, Ефим включил общий свет, а затем прожекторы над платформой № 12.

Парень озирался. Едко несло бензином.

Платформа № 12, почерневшая и пятнистая, напоминала плиту из того ужасного тик-тока, про которую шутили, что на ней готовят прямо так, без посуды.

Ефим развел руками, мол, чего ждем, и сделал пару быстрых затяжек. Парень расстегнул и снял сумку-бананку, затем — олимпийку. Его правая рука наполовину отсутствовала — предплечья и кисти не было. От плеча до локтя рука напоминала не то обмылок, не то сдутый шарик телесного цвета. Ефим отвел глаза.

Подойдя ближе к платформе, еще раз взглянув на нее, парень снял и черную мятую футболку с надписью «Все все понимают», бросил вещи за спину, на ящики. Вошел на платформу, аккуратно лег, просунул в пазы ноги и руку. Лицо его напряглось, еле сдерживая гримасу отвращения.

— Едем? — Ефим тут же нажал на кнопку запуска.

Над платформой встала электрическая дуга, затанцевала, ссучи́лась, как нить на веретене, разошлась в купол и погасла.

Ефим глубоко затянулся и выпустил дым вверх, восторженно глядя на появившийся автомобиль.

Это действительно был спорткар: машина серебристого цвета, с округлыми формами, словно чуть подтаявшая и растекшаяся по полу.

Ефим схватил переносной фонарь, приблизился к левому боку машины,