Можно было сказать, что дома обступают, а можно — что обнимают. Максиму больше нравилось думать второе.

В участке сразу спустились в гараж.

Кнопка. Дуга. Темнота.

* * *

Секунды четыре забытья и буквально сразу — гомон прохожих, серо-голубое небо, свет фонаря. Максим узнал улицу рядом с участком. Ефим подал ему горячую сухую руку.

— Все, работа кончитос. Прости, не довез до платформы, не хочу заходить.

Ефим был каким-то веселым, пританцовывал одной ногой. Максим поднялся, сделал шаг и вдруг задержал дыхание. В животе вздрогнула и разлилась резкая боль. Дыхание и движение усиливали ее.

— Курить мы будем, но пить не бросим! — похлопал Ефим по пустым карманам. — А где мои сигареты?

Максим сразу понял где.

— Во мне, — прошептал он.

До Ефима долго не доходило. Он переспрашивал, дергал Максима за руку, тот стонал, кратко хватал воздух и указывал на живот.

— Скорую, — просил шепотом. Но вопреки просьбам Ефим выбежал на дорогу и стал ловить попутку.

— Скорую, скорую… — просил Максим.

— Не надо нам скорую, — подбежал к нему Ефим. У обочины остановилась белая легковушка, Ефим подхватил Максима на руки, свернув пополам, тот закричал от боли. Заднее сиденье, прокуренный салон, спор мужских голосов. Все смешалось: мелькало блестящее от пота лицо Ефима, фонари в окне, силуэт за рулем постоянно оборачивался к заднему сиденью.

— Не надо нам скорую, — уговаривал Ефим над ухом, — меня ж уволят, ты чего, не надо скорую, сейчас все решим, у меня такие ребята есть…

Машину трясло, боль разрезала. Максиму казалось, что он чувствует, как уголки картонной пачки «Винстона» колются изнутри, как скрипит полиэтилен упаковки, как рассыпаются сигареты, плывут по венам, во рту появляется сладко-горький вкус табака…

Резкое торможение. Хлопок закрытой автомобильной двери. Максим снова на руках у Ефима. Вокруг — бетонные конструкции, бесконечные грузовые контейнеры и бесконечные фонари. Ефим бежал, и каждый его тяжелый шаг отзывался у Максима болью внутри.

Бег прекратился, света стало больше. Вокруг собрались мужчины в робах с грязными лицами, смотрели на Максима сверху вниз, как на новорожденного. Живот горел, и в какой-то момент жар поглотил все.

* * *

Первой из темноты появилась большая лампа-колпак. Максим повернул голову: он лежал на столе в большом ангаре. Было чисто, пахло машинным маслом и чем-то сладким, вроде дезодоранта для салонов авто. Футболки на теле не было, на животе белели бинты.

— Все передолбалось в доме Облонских, — подошел Ефим. — Ты жив?

— Конечно, жив. Пачка вот тут была, ничего толком не задела… Хорошо, что она не распределилась куда-нибудь в сердце или легкие, но лучше бы, конечно, в ногу…

Его голос дрожал и брал иногда высокие ноты.

— Отвези меня домой, — попросил Максим.

В такси Ефим не затыкался:

— Эти мастера, они глухие. Вернее, слабослышащие, но говорящие. По вибрациям они, что ли, ремонтируют, как Бетховен музыку писал… «Слушают» машину. Кладут руку на панель и ловят ритмы… Как китайские врачи по пульсу… Рядом там прессуют металл, звук долбит в самую маковку. Я пару часов шлялся…

Максим молчал. Он полулежал на заднем сиденье, привалившись к стеклу. Смотрел в одну точку, пытаясь игнорировать боль, крутил между влажных пальцев тесьму на чехле сиденья, поправлял сползающую с плеч олимпийку.

— Они говорят, с таким мотором, как у тебя, только и гонять! Слышь, — наклонился к нему Ефим, — ну ты же природой создан для гонок!

Максим остановил такси посреди панельных девятиэтажек. Ефим подхватил его и помог идти.

Лифт полз медленно, скрипел. В квартире было темно. Зажженная лампочка высветила примерно двадцать квадратов с щепоткой мебели — кухня да комната. В советском серванте стояло несколько фотографий с черной лентой на уголке.

Ефим усадил Максима на диван.

— Я все рассчитал, — продолжил он. — Вот поправишься через пару недель, там как раз будет заезд…

— Ты пьяный? — оттолкнул его Максим.

— Каждый мент должен иметь свой мечт! Я всю жизнь гонками брежу!

— Пошел ты! Надо психом быть, чтобы доверить тебе жизнь!

— Не спорткарный у тебя характер, Мак!

— Я гранд-турер, а не гоночная. М-м-м… — Максим схватился за перебинтованный живот, затем медленно скинул обувь и постарался лечь. — Найди себе другую тачку и гоняй сколько влезет…

Ефим обтирал обильно потеющий лоб:

— Где ж я тебе тачку найду? Вот скоро поправишься, и…

— Пошел ты! Никаких гонок, ясно?

— Ну ты чего! Знаешь, какие это бабки? — Ефим оглядел комнату. — Тебе же нужны деньги. Всем нужны деньги. Купишь себе протез крутой! Хату побольше в ипотеку возьмешь. И я возьму… Ты же видел, где я живу, Мак!

— За одну гонку? На ипотеку? Долбанулся?

— Ну не за одну, за пару.

— Пошел ты! Уходи! Уходи!!!

Максим кинул мелкую подушку в Ефима. Тот выставил вперед ладони и под стоны Максима попятился. Добавил в дверях:

— Только врача не вызывай, ладно?

* * *

Максим появился в кабинете Ефима через месяц. С серым лицом, еще слабый и высохший, но теперь у него была короткая стрижка, новая футболка с надписью «Будни таракана» и джинсовая куртка вместо олимпийки.

Ефим встретил Максима осторожным молчанием, пригласил жестом сесть:

— Участвуем в гонках на выходных.

У Максима медленно расклеились губы и приоткрылся рот.

Квадратная лампа мерцала. По оконному стеклу ходили тонкие тени. Ефим снял кипящий чайник с круглой платформы, налил себе и Максиму, вытряс из пакета на стол белые пряники. Максим даже не посмотрел на кружку:

— Выигрыш пополам?

— Если не будешь создавать проблем.

Ефим нервно уминал пряники. Максим рассмотрел его: напротив сидел самый простой, простецкий человек, форменная черная куртка была ему мала, в уголках рта белели пряничные крошки. Такому нельзя было доверить жизнь.

— Никакого риска, Мак, съездим, заработаем — и назад.

— Ты занимался гонками раньше?

— Я умею, — самоуверенно ответил Ефим.

— Сколько заработаем?

— Много. Знаю, где играют по-крупному. Есть заначка, поставлю.

— Где твой предыдущий автонизм? — спросил вдруг Максим.

Лицо Ефима подернулось, как флаг на ветру, он поник:

— Я разбил машину.

Максим закивал, переведя взгляд на стену. Ефим поспешил добавить:

— То был не человек, старая модель, машина.

— Иначе ты бы сидел… — продолжал кивать Максим.

В коридоре шелестели шаги, кто-то сипло разговаривал и смеялся.

Ефим отряхнул руки, поставил рядом с чайником кружку, повел в гараж.

Рабочая неделя обещала быть мерзкой.

* * *

В гараже царил полумрак. Желтые лампы моргали, словно тревожные проблесковые маячки.

Максим стоял перед платформой и старательно доедал двойной сэндвич.

— Глупо, наверное, просить тебя быть осторожным, — поймал Максим взгляд Ефима. Тот курил, подбадривал:

— Все будет нормально. Я же сказал. А что сказано ментом, то не вырубишь