и не скрывая этого юноша чуть выпятил грудь. — Но этого зеленого мальца жизнь научила кусаться словно акула. И что я могу сказать. Может, ты не знаешь всех моих приключений, — указывая пальцем на шрам на лице, продолжил капитан. — но как видишь, я до сих пор жив. И пока помирать не собираюсь. Я еще не закончил на этом свете. А на тот я всегда успею.

— Не знаю почему, но я верю в эти слова. — чуть серьезнее стал голос боцмана. — Рискну и задам вопрос. Вы нам доверяете.

— Если честно, пока не очень. — не скрывая правды, озвучил свои мысли. — Как писал Макиавелли, хороший государь должен дружить со своим народом, иначе сгинет. А вы сейчас скорее наемники, нежели народ мой. Чем плохи наемники? Чем больше у них доблести, тем это опаснее для государя. Но я все душой верю, что по прошествии времени и вы, и я притремся друг к друг.

— Читали трактат Макиавелли? Жизнь обещает быть интересно. Ты прав, время пройдет, и мы притремся друг к другу. Пока, просто присматриваемся.

— Эвен, уже приготовил ужин? — неумело перевел тему капитан.

— Да. Команда уже поела. — зачем-то помассировал горло боцман «Пандоры». — Говорю же, великолепный кок.

— Хорошо. Передай Чарльзу, что я его жду у себя в каюте через двадцать минут. А пока поедим. — Эдвард несильно ударил себя по урчащему животу.

— Сегодня больше не предвидеться отплытий?

— Нет. Но кто знает. Кто знает. — загадочно проговорив, поднялся на ноги капитан и вместе с Полом направился к выходу.

Эдвард и Пол вышли из каюты, но первый спустился в трюм, а второй зачем-то остался на палубе. Юношу распирает гордыня, ведь он, можно сказать, организовал нормальную жизнь этим парням. Все было на корабле, и всех все устраивало. Эдвард постоял, осмотрел мельком трюм и прошел в столовую. Столовая — это просторная комната, где посередине стоят несколько столов объединенный в один, вокруг него расположены скамейки и пара стульев, а сама кухня, где хозяйничал Эвен, находилась в углу. И не сказать, что места Эвену было мало. Он забил все ящики кухонной утварью и посудой, и даже взял с собой сковороду и пару кастрюль. Столовая находилась прямо под капитанской каютой.

— Эвен, ты закончил? — подходя к вчерашнему рыбаку, что натирает утварь, произнес юноша.

— Да. Команда уже поела. — легкий звон и кастрюля оказалась уже на полке.

— Я уже знаю. Каши мне кинь в тарелку. И чайку с ромом.

— С ромом? — чуть приподнялись брови кока, когда тот уже потянулся за тарелкой для капитана.

— Да ладно тебе. Расслабиться хочу. Отдохнуть, а то день был слишком уж суматошным. Чересчур даже. Спроси у команды, узнаешь.

— Уже. — смешок раздался пока Эвен накладывал кашу.

— Быстро сориентировался.

— Вот держи. — кинув в густую кашу ложку, подлив чуть рома в чай и протягивая тарелку, проговорил Эвен.

— Спасибо. — капитан аккуратно взял тарелку с кружкой и направился в свою каюту.

Он положил еду на свой, пока пустой, стол, уселся в кресло и начал трапезу. Через несколько минут каюту посещает Чарльз.

— Чего хотел? — спросил с порога Чарльз, протирая запястья.

— Ну как тебе корабль, команда, кок и Пол?

— Отличные мужики. Эвен мастер своего дела. С Полом… Ну мне кажется мы сработаемся. А остальные мужики тоже хороши. Я бы сказал, что это наилучшие парни из возможных. — пройдя в глубь каюты, уселся квартирмейстер на стул напротив своего капитана. — Мне интересно что. Команда идет за своим капитаном и в огонь, и в воду, а куда же их ведет капитан, совсем еще юнец. Чего ты хочешь добиться? — Чарльз поставил руку на стол, подперев своим кулаком голову, и уставился пристальным взглядом на Эдварда.

— Богатства и власти. — не поддавшись на угрозу в свой адрес, Джонсон даже не шелохнулся.

— Давно ты это понял? — чуть ослабив напряжение, продолжил Чарльз.

— В шесть лет. — коротко и лаконично отвечает капитан.

— Быстро ты повзрослел, Эдвард.

— Не я такой, жизнь такая. — с грусть произнес капитан, вспоминая картины детства.

— Что-что, а это правда.

— Ну, закончим эту тему. Чарльз, откуда ты? — наконец, началась та часть разговора, к которой юноша жаждал приступить быстрее всего.

— Откуда? Да если бы я знал. Готовься, история будет длинная.

«Я вспоминаю себя только пятилетним. Ну, как вспоминаю. Так проблески прошлого. — чуть покрутил кисть около головы проговорил Чарльз. — Как я маленький высовываю голову из обоза и вижу огромное поле, бескрайние поля. Я лет до десяти катался по Англии. Казалось, что я видел всю Англию, богатые окраины Лондона, бедные маленькие города, огромные леса, поля, что напоминали пустыню. А катал меня мой дядя. У него не было ни семьи, ни детей. И со мной почти не разговаривал. Он и про родителей все время умалчивал, переводя внимание ребенка, на что-то другое. В детстве я думал, что так и должно быть. Когда мне было десять лет, моего дядю убили. Грабители. Обоз обокрали, а меня выкинули на улицу. — ни один мускул не шелохнулся на лице квартирмейстера. — И на окраинах Манчестера началась новая глава моей жизни. И я стал обычным мелким вором. Подружился с группой таких же, как и я, обездоленных и бездомных детей. Мы воровали так, что нам завидовали взрослые. С обычных краж овощей и фруктов мы довольно быстро перешли на ограбление домов. Мне тогда было уже восемьнадцать. И однажды мы забрались в дом одного чиновника, очень крупного чиновника для Манчестера. И в это время, когда мы смогли вынести на улицу и положить в обоз почти половину всего ценного, что там было, я заметил картину. — чуть замешкался при рассказе Чарльз. — На ней были изображены мужчина и женщина с ребенком. И тогда у меня в голове мелькнула картинка как те самые люди, держа меня на руках, говорят какой я хороший. Женщина сюсюкалась со мной, а мужчина говорил, что я вырастут и станут достойным человеком. И тогда я понял, что нашел своих родителей. У меня в голове что-то перемкнуло, и я сказал своим друзьям, что бы те бежали потому, что сюда кто-то идет. Я наврал им, не рассказывая ничего. Они поверили, убежали, а я остался. Остался дожидаться, возможно, своих родителей, возможно погибель. И вот наступает тот злополучный час, и они возвращаться, как я понял, со званого ужина. Я встал с кресла и приготовился, а они зашли в комнату, где я их и ждал. Мать бросилась в слезах ко мне, а отец стаял в дверях. Я на свое удивление, оказался прав.

— Разве Питер не должен