роль евнуха, с которым удосужился заговорить даже император. А теперь, когда Владислав стал архитектором уничтожения венецианского засилья в Константинополе, когда этот юноша грамотно, а еще удивительно цепко, стал хвататься за добычу и ее распределение, стало окончательно понятно, что воевода– это некий уникум, ну или того хуже для Византии — богоизбранный человек. Хуже? Так он не ромей все-таки, а русич, понятно, что будет больше угождать своей родине.

— Что произошло в пандидактионе перед отъездом братского воеводы? Мне докладывали, но я хочу, чтобы и ты рассказал о реакции, эмоциях ученых людей, поделился своими наблюдениями. Долго ли готовился к этой встрече Владислав? — последовали очередные вопросы василевса.

Андроник вновь взял паузу, вспоминая собственные эмоции, когда присутствовал на беседе воеводы с ведущими философами, географами и математиками Византии. Евнух уже понял, а частью, так и почувствовал, что императору нравится слушать описание событий именно с точки зрения эмоционального восприятия Андроника.

— Были у него с собой три листа бумаги, нещадно свернутые в пять раз, на них написано… Я пока плохо читаю по-славянски, а там вовсе написано малопонятной скорописью. Вроде бы текст и легче читается, но привыкнуть нужно, многих букв нет, — с задумчивым видом, рассказывал евнух.

— Что написано было? — проявлял нетерпение император. — Упоминалось ли про мою жену? Или про меня?

— Не все прочитал… э… было написано «Открыть Пиндосию». Эта надпись была подчеркнута и рядом знаки были нарисованы вот такие, — Андроник прочертил в воздухе вопросительный знак.

— Пиндосия? — задумчиво переспросил император. — Похоже на название страны, или края. Но я такого не знаю. Может далеко за рекой Итиль и уральскими горами есть такая страна?

Андронику не было чего ответить, он не знал, хотя некогда был прилежным учеником и географию учил.

Евнух, действительно, нашел возможность и покопался в личных вещах Владислава. Андроник считал это не предательством самого воеводы, служить которому обещал, пусть и за плату. Так, любопытство во благо себя и империи. Клятву верности воеводе же не давал, а слова… они лишь слова. Ну взял деньги и меха, так отплатил же за это.

Воевода рано или поздно, а, судя по тому, что знает евнух, так рано, уедет к себе. В то же время Андроникуехать некуда. Так что подыгрывать нужно было, прежде всего, своей родной Византии.

Много из той очень даже полезной информации, что предоставлял Андроник воеводе — это не его заслуга, евнуху конкретно указывали, что именно говорить русичу, как и когда это делать. Так что евнух становился все более богатым человеком, потому что воевода не обделял Андроника и стабильно платил за информацию, а другие платили за то, что евнух ее передавал. Это, прежде всего, Арсак и Никифор. Чем больше событий крутилось вокруг воеводы Братства, тем чаще фигура Андроника мелькала во дворце.

Но Андроник не тот человек, кто будет действовать лишь по чьей-то указке, евнух понял, что для него открылось окно возможностей, потому начал действовать, искать и находить свои козыри для собственной игры.

«Знал бы ты, васелевс, что знаю я!» — подумал Андроник, когда вычерчивал по феноменальной, как сказали бы в будущем, фотографической, памяти, все черточки и литеры, которые увидел на листах бумаги у Владислава.

Андроник знал, что нобилиссим Никифор содействовал измене жены императора. Достаточно было использовать тайну, что молодая императрица уже на третий день после венчания, спит с другими мужчинами. Пусть и всего-то с одним воеводой. Но евнух умел ценить информацию и пользоваться ею. Для него важнее знать, что в таком преступном деле, как супружеская неверность императрицы Евдокии, замешан нобилиссим Никифор. Есть чем шантажировать.

— Отнесешь это почитать ученым, после запишешься на доклад ко мне и расскажешь, что они скажут, — отдавая назад лист пергамента, на котором енухпо памяти написал многое из того, что видел у Влада, говорил император. — Ну, а теперь рассказывай, что же такого рассказал ученым воевода Братства!

— Перво-наперво он начертил карту мира… Сказал, что не всю, но и это было больше, чем знали наши географы. Даже Европа и твоя империя, василевс, были до мелочи вычерчены, — не без красок, с изменчивой интонацией, стал рассказывать Андроник.

Для Мануила рассказ превратился, в чуть ли, не в театральное представление. У евнуха был талант трепать языком и достаточно ума, чтобы знать, когда это можно делать. Порой он верил своим чувствам, предчувствиям. Сейчас был именно такой случай — император захотел красок в рассказе, чтобы были описаны даже удивленные лица многих, лично знакомых василевсу, ученых. Особенно Мануил заливался смехом, когда евнух описал лица двух из пяти бывших наставников василевса.

Владислав посетил пандидактион, высшее учебное заведение Византийской империи, ядро всей научной или околонаучной мысли восточных ромеев. И не только их. Что там с университетами в Европе? Один какой-нибудь открыли? Были учебные заведения, но пока еще не оформившиеся в нечто системное. Так, лишь корпорация неглупых людей. Как ремесленники объединялись в цеха, купцы в гильдии, ученые решили собраться в свою корпорацию, что и стало началом строительства системы высшего образования в Европе.

Нынче пандидактион — наиболее уважаемое в Европе учреждение образования и науки, нет достойных конкурентов. Об этом знали и ученые мужи Византии, среди которых были и европейцы и даже арабы.

И тут приходит внешне огромный, особенно в сравнении с физически нетренированными, толстыми или тщедушными, учеными, и разделывает их, как мясо для тушения, на мелкие кусочки. И что же оружием служит в этой схватке? Знания!

Первым делом Владислав начертал карту Евразии с обозначениями государств, островов, гор и рек с названиями как византийскими, так и неизвестными ромеям. Когда Влад это делал, ученые обступили его и заворожено, стараясь не дышать, наблюдали за откровением. Сперва было трое ученых, после их количество росло.

Тот, кто считал себя знатоком географии, был готов вступить в спор, так как имел собственные представления о том, где заканчивается Евразия, как выглядит Индия, что за ней нет ничего. А тут еще Африка…

— Там не может быть пролива! — воскликнул главный светила научной мысли Византии, Евфстафий Солунский. — И что это за линии?

— Это меридианы, я смогу пояснить, для чего их нарисовал, — невозмутимо отвечал Владислав.

Ставший свидетелем спора одного из самых ярких умов современной Византии и молодого русича, Андроник животрепещуще рассказывал, как спокойно и очень убедительно стал доказывать свою правоту Влад.

— Как же спорил с самим Евфстафием? — будто ребенок удивился Мануил.

— Он