гораздо глупее. — В его голосе звучит горькая нотка. В его голосе звучит та же нотка, что и в его воспоминаниях о самобичевании. Я не могу унять легкую боль между ребрами. Мне знаком этот бесконечный цикл самоуничижения. Когда любая мелочь напоминает о твоих неудачах и недостатках, но в то же время вдохновляет на борьбу за то, чтобы доказать, что этот ужасный внутренний голос не прав.

— Ну, спасибо, что ты такой глупый, — мягко говорю я. Неохотно. — Иначе я бы умерла в ту ночь. — Благодарила ли я его когда-нибудь за то, что он для меня сделал? Не могу вспомнить. Даже если все сложилось не так, как я надеялась… У меня было пять лет жизни, которых без него могло бы и не быть.

А может, и не было. Потому что в ответ на мою благодарность его лицо поворачивается в мою сторону. Его губы приоткрыты от легкого удивления. Кажется, что он многого недоговаривает. Впервые мне хочется, чтобы он был таким же неуклюжим в своих мыслях, как я. Чтобы я могла заглянуть в его мысли.

Не сводя с меня глаз, Илрит смещается, скользит по воде и садится на край карты. Он наклоняется. Я замираю, и кажется, что мир на мгновение затаил дыхание.

— Единственный способ добраться до Серого Прохода и до места, где находится твой корабль, — это пройти через Серую Впадину здесь, в Мидскейпе. Это опасно, рискованно и — не могу поверить, что говорю это — если мы собираемся это сделать, то я должен быть более уверен, что ты будете защищена.

— Я полезна в драке. Я уже не раз заканчивала драки в барах, даже отбивалась от пиратов.

— Над водой и против смертных я не сомневаюсь, что ты сможешь постоять за себя. — Его уверенность в моих способностях меня удивляет. — Но как ты справишься с заблудшими духами под водой? — Он вскидывает брови. Я слегка пожимаю плечами, гордость не позволяет мне прямо признать, что он, вероятно, прав. — Но мы тебя научим.

— Как научите?

— Ты узнаешь больше о магии сирен и о словах старых.

Изучение этих слов звучит так, словно он добивается своего…

— Это ведь не какой-нибудь фокус, когда ты откажешься помогать мне, как только я узнаю слова?

Его пальцы ложатся мне на подбородок, и хмурое выражение моего лица исчезает. Он как всегда божественный, подходящий послушник для бога смерти. Он так великолепен, что больно. Достаточно соблазнительного взгляда, чтобы женщина бросилась за борт в его объятия. Не верь красивому лицу, Виктория, ты знаешь, чем это заканчивается.

— Я не должен тебя обманывать. Ты уже согласилась.

Я киваю, кончики его пальцев продолжают вдавливаться в мой подбородок. Я борюсь с дрожью, когда говорю:

— Хорошо. Тогда давай начнем. Чем быстрее, тем лучше.

— Следуйте за мной. — Он отталкивается от карты и плывет в один из четырех туннелей, соединенных с комнатой сокровищ. Я делаю, как он говорит.

Тоннель наклоняется вниз. Коралл превращается в резной камень. В скале высечены замысловатые линии, похожие на клетку из китовой кости, в которой меня держали раньше.

Мы выходим в пейзаж глубокого синего цвета, более насыщенного, чем самые чистые краски индиго, которые только могла достать Мать. Солнечный свет проникает сквозь деревянные балки, пересекающие проем наверху, на них еще больше резьбы, и по поверхности ступеней, вырезанных полукругом, к полулунной площадке внизу. Я понимаю, что это амфитеатр.

— Тренироваться будем здесь, — объявляет он, направляясь к самой нижней точке. Я продолжаю следовать за ним. — Итак, начнем…

Я поднимаю руку, останавливая его.

— Подожди, у меня есть вопросы.

— Еще? — Его тон раздражен, но легкая ухмылка кривится в самом уголке губ. Как будто он борется с забавой.

— Я пытаюсь постичь целый мир за пределами моего собственного. Причем магический. — Я опускаюсь на самую нижнюю ступеньку. — Хотя я собрала кусочки и частички, я чувствую, что мне все еще не хватает целой картины, которую было бы неплохо иметь. К тому же, я думаю, это помогло бы мне лучше понять магию.

— Ты кажешься довольно сообразительным; я бы удивился, если бы ты не имела представления обо всем этом. — Он складывает руки. Ухмылка становится шире.

— Лесть ни к чему не приведет.

— А я-то надеялся смягчить твое выражение лица.

— Извини, «Красти» — это мое второе имя.

Он фыркнул.

— Виктория Красти…

— Датч, — закончила я. — Моя фамилия Датч.

— Виктория Красти Датч.

Есть что-то такое в том, что я слышу свое имя — даже с «красти1», а не имя Чарльза, — что вызывает легкую улыбку на моих губах.

— А теперь побалуй меня. Начни с самого начала и объясни мне все так, как будто я ничего не знаю.

— Если так хочешь. — Выражение его лица становится серьезным. — Примерно пятьдесят лет назад Лорд Крокан начал бунтовать. Наши моря стали опасными. Участились штормы и смертоносные течения, засорились наши посевы и земли, его посланники-левиафаны стали враждебными, увеличилось количество рейфов, указывающих на то, что души не могут пересекать Вэйл, как раньше, и гниение… каждый год был тяжелее предыдущего.

Это согласуется с историей, которую я знаю из своего мира. По всем моим исследованиям, самые ранние рассказы о нападениях сирен были сделаны около пятидесяти лет назад. И если те нападения были вызваны скорее рейфами, чем самими сиренами, то все сходится.

— Мы пытались многое сделать, чтобы успокоить Лорда Крокана, а когда это не удалось, стали вырезать кусочки Дерева Жизни, чтобы защитить себя. Использование магии Леди Леллии было единственным известным нам способом защитить живых от чумы мертвых. Но этого было недостаточно.

— Наш предыдущий Герцог Веры, Герцог Ренфал, провел много лет в тихих размышлениях над гимнами древних. Его занятия принесли плоды, и он наконец смог пообщаться с Лордом Кроканом.

Я узнала имя герцога из воспоминаний Илрита. Но я воздерживаюсь от того, чтобы указывать на него.

— И что же узнал Герцог Ренфал? — спрашиваю я, хотя подозреваю, что это как-то связано с жертвоприношениями.

— Герцог получил послание от Лорда Крокана. Старый бог хотел, чтобы женщины, жаждущие жизни, приносились в жертву ему и его Бездне в день летнего солнцестояния примерно раз в пять лет. — Его слова лишены эмоций, как будто он много раз тренировался произносить их, не выдавая своих мыслей. Но при этом он испытывает глубокий дискомфорт. Даже при тренированном изложении его глаза теряют часть фокуса, и он смотрит прямо сквозь меня. Мелкие мышцы его челюсти напрягаются.

Его мать в воспоминаниях каким-то образом связана со всем этим. Насколько я поняла, рейфы вытягивают из людей самое худшее