сильные маги в Академии Ривена, лучшие мастера Вестеррайха. Возможно, правда, что им с высоты прожитых лет было легче рассуждать о таких вещах, всем этим магистрам и архимагам, укротителям чудовищ, духов, демонов, повелителям разрушительных энергий. Возможно им и было привычно взирать в глаза ужасам древности, но юный волшебник Тобиус, для своих лет, своего опыта, справлялся не просто хорошо, а блестяще.

Пока что.

— Думаешь, что молодец, да? Думаешь, что стоек и упрям? Отказываешься от силы, которая вознесёт тебя на одну ступень с богами… и почему? Потому что вся жизнь твоя была сплошной ложью… Обманутые слепцы.

Глаза и пасть горевшие ненавистью, резко приблизились к волшебнику и зависли перед его лицом.

— Отринь ложь, волшебник, отринь ложь и прими правду, молю… Та земля, по которой ты крадёшься наощупь, тщась найти хоть крупицы знания, ключик к могуществу, она вся может стать твоей в мгновение ока. Просто протяни руку, и я наделю тебя такой мощью, что будешь вышагивать по ней открыто, царём царей, и всякий кошмар преклонит пред тобой колени и присягнёт тебе! Абсолютная власть, волшебник!

— Абсолютно только моё отвращение к тебе. Изыди.

— Упрямец! Все сокровища мира ждут тебя, но ты так глуп, что даже понять не можешь, какие возможности, какой дар…

— Тяжёлая ноша, которую я пронесу, не замаравшись о тебя.

— Не вечна духовная броня, не вечен ствол великого древа. Я найду трещину, я проточу ходы в самую сердцевину…

— Именем Джассара приказываю тебе, изы…

Но Шепчущий не ушёл, а с воем и рёвом вцепился в пленника и безумие его гнева перехлёстывало через край, но жертва не смирялась со своей участью и вопреки мучительной боли выкрикивала заветное имя, чтобы мучитель тоже обретал долю мук. Шепчущий уж давно не шептал, лишь визжал и плакал, вырывая крики из Тобиуса, но постепенно его невыносимый голос переродился в странный рык, лай, и стал то ниспадать до яростного шипения, то вновь заходиться собачьей бранью…

* * *

Возвращение в явь вышло тяжёлым и болезненным. Страх и боль отстали от него, Тобиус их почти сразу забыл, хотя и помнил смутно, что вновь кошмар овладел им во время слабости.

Зато вернулась гудящая головная боль, все члены были ватными, пульсировали пустые энергопроводящие потоки. Разве что самое поганое похмелье могло бы сравниться с состоянием полного магического истощения. Ну, хотя бы трясучки не было.

Собачий визг и кошачье шипение лишь стали громче. Пришлось неимоверным усилием приподнять гранитные веки и долго фокусировать взгляд, чтобы осмотреться.

Перед волшебником подпрыгивал и быстро катался из стороны в сторону Лаухальганда. Живой мячик прижал уши к телу, шипел, клацал зубами и грозно мяукал как готовый к бою кот. Причиной же его ярости был давешний знакомец, киноцефал в паршивой овчине, которого компаньон не подпускал к волшебнику. Псоглав рычал и издавал практически настоящий лай, перемежавшийся скулением, злобным рыком. Он метался из стороны в сторону, однако подступиться к Тобиусу не мог.

— Чего сваритесь… как кошка с собакой? Ха…

— Мря!

Лаухальганда откатился к волшебнику и стал мяукать, будто жалуясь на непотребства, творившиеся вокруг, от которых он, Лаухальганда, Тобиуса героически защищал.

— Герой, ничего не скажу. Герой. А ты? Вижу, отдых пошёл тебе на пользу, бегаешь уже…

Киноцефал подступил ближе, издавая звуки, точь-в-точь настоящий пёс. Он полаивал, рычал, перебиваясь на скулёж, едва удерживался от того, чтобы не завыть, и при этом яростно жестикулировал. Это, несомненно, была речь разумного существа, но речевой аппарат, а, следовательно, и сам язык настолько сильно отличался от человеческого, что понять смысл представлялось невозможным. Зато жесты оказались вполне ясными. Бывший болящий тыкал когтистым пальцем в сторону мавзолея, тонувшего в туманном облаке и по нему было видно, как сильно боится псоглав, как пытается объяснить, что нужно уходить прочь от этого места.

— Обычно, — выдохнул измотанный волшебник, — страх рождается из неизвестности, но сдаётся мне, ты точно знаешь, чего там нужно бояться.

Кряхтя, он поднялся, прекратил шататься, пошёл. Киноцефал тут же поспешил прочь от болота. Он быстро отдалился, но не исчез, постоянно оглядываясь на чужака, дожидаясь его на видных местах, поторапливая лаем. Двигаться новый спутник предпочитал на всех четырёх, что было понятно, исходя из длины его ног. Будь соотношение длины его конечностей таким же, как у людей, бегать на четвереньках оказалось бы очень неудобно. А так, этот индивид, закрыв тул со стрелами крышкой и укрепив свой небольшой лук в чехольчике, очень быстро и ловко носился округ. При желании он смог бы оторваться от бегущего человека очень легко.

Тобиус плёлся неспешно, полусонно, старался не отставать, но не особо получалось. День клонился к завершению и псоглав хотел убраться от мавзолея как можно дальше. В его маленьких чёрных глазках нетрудно было распознать отчаянный призыв шевелиться прытче! Он не позволял человеку останавливаться надолго до самых сумерек, которые в лесу наступают быстро. Перед тем, как воцарилась полная темнота, охотник вывел к небольшой скальной гряде посреди леса и ухитрился найти там пещерку, не облюбованную никем достаточно крупным, чтобы нельзя было перегрызть ему горло.

Некоторое время из пещеры доносилось рычание и возня, а когда всё стихло, киноцефал показался снаружи с окровавленной пастью и жестом позвал в пропахшую мускусом темноту. Сам провожатый некоторое время пометался вокруг, собирая хоть какой-то хворост.

В пещере лежал труп существа, похожего на опоссума, только был он, что в Дикой земле встречалось нередко, крупнее обычного. Этот зверь вполне мог бы загрызть крупную собаку, но, как оказалось, киноцефал был ему не по зубам. Тот уже обернулся, сбросил на грязный пол деревяшки и унёсся добыть ещё.

— Интересно, почувствует ли он себя глупо, когда поймёт, что я могу… а, нет.

Охотник сбросил последнее топливо и на некоторое время затаился у входа, прислушиваясь и принюхиваясь к темноте снаружи. Тобиус, который едва ощущал возвращавшуюся гурхану всё же повёл ладонью над хворостом, вытягивая из него сырость. Нелюдь вскоре вернулся и взялся разводить костёр, достав из-за пазухи кусок трутовика, в котором тлел уголёк. Он невольно отшатнулся, когда брошенная магом частичка огненной гурханы подпалила сложенный хворост, дав жизнь теплу и свету.

Прекратив рычать, псоглав взглянул очень, очень